Отправлено: 23.05.07 07:56. Заголовок: Журнал "Нива" 1905 год - 3 том

«Нива» №31 (6 августа 1905 года).
Тексты: Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (Продолжение). – Мир. Стих. Г. Аркатова. – История сестры Оливы. Рассказ Зельмы Лагерлёф. – Алексеевский Комитет. – Из быта наших военнопленных в Японии. – Новая церковь в память погибших моряков. – С. Н. Терпигорев (Сергей Атава). – Завяление. – Объявления.
Фотографии: Офицеры, раненые в Порт-Артуре, эвакуированные в Россию и представлявшиеся Государю Императору в Новом Петергофе, в Фермерском дворце, 13 июля с.г.: Зауряд-прапорщик 5-го восточносибирского стрелкового полка Илличевский, раненый в левую руку и ослепший на оба глаза; подпоручик 35-го Брянского пехотного полка Самыгин, тяжело раненый; капитан 14-го восточносибирского стрелкового полка Ушаков, тяжело раненый. – Наши офицеры в плену в Нагое. За чтением: 1.) Капитан Квантунской крепостной артиллерии Любинский; 2.) Поручик пограничной стражи Лоздовский; 3.) Поручик 35-го восточносибирского стрелкового полка Карбаннов; 4.) Подпоручик 26-го восточносибирского стрелкового полка Ломан; 5.) Поручик 26-го восточносибирского стрелкового полка Василевский; 6.) Поручик 26-го восточносибирского стрелкового полка Максимов; 7.) Подпоручик 25-го восточносибирского стрелкового полка …ский; 8.) Поручик 13-го восточносибирского стрелкового полка Пригожий; 9.) Капитан 12-го восточносибирского стрелкового полка Зиангловский; 10.) Подпоручик …-го восточносибирского стрелкового полка Жегалов; 11.) Капитан 28-го восточносибирского стрелкового полка Сикорский; 12.) Капитан 2-го (всё-таки, видимо 14-го, схожий по предыдущему фото) восточносибирского стрелкового полка Ушаков; 13.) Поручик 14-го восточносибирского стрелкового полка Кишинский. – Новая церковь при манеже 8 флотского экипажа, во имя св. Николая Чудотворца, освящённая 14-го июля с.г. и сооружённая в память моряков, погибших в войну с Японией. Иконы для церкви писаны матросом Владимировым, погибшим 14 мая, в Цусимском бою, на броненосце «Князь Суворов». – Медицинский персонал 5-го Хабаровского сводного госпиталя, состоящего из 4 бараков, каждый на 135 больных и раненых: Власов, Медведев, Рогачёв, Скабеев, Болдырев, Зацепин, Дёмкин, Бакуленков, Тренин, Герасимов, Савушкин, Сарычев, Рыков, Пономарёв, Сапрыгин, Люцедарский, Ольховый, Шефтель, Вайншток, Ф. Чепелев, Г. Вейденбаум, Ф. Тобизен, Ю. Служалек, С. Новицкий, Г. Цыпкин, П. Рыжков, Голубев, М. Козлова, В. Боровский, П. Алексеев, О. Бурхард, Ремизова, Б. Карвовский. – Лазарет кружка тифлисских женщин для больных и раненых нижних чинов-кавказцев. Врачебный персонал: женщина-врач Петропавловская, сестра милосердия Котельникова. – Станция Сыпингай. Головной санитарный поезд доктора Недлера. – Персонал 22-го сводного госпиталя в Харбине: Помощник смотрителя Гриельский, доктор Сагалов, смотритель капитан Скурский, доктор Бельдюгин, сестра Флерова, сестра Линючёва, сестра Воронина, сестра Филиппова, доктор Замуравкин, доктор Евдокимов, провизор Прозоров, фельдшер Глухарёв, помощник смотрителя Шептала, сестра Лагутова, иеромонах Никифор, главный врач Хошев, старшая сестра Гельман, доктор Гусев, доктор Лихачёв, сестра Чистякова, сестра Разумова, сестра Гусева, сестра Губанова. – Общежитие сестёр милосердия бессарабского санитарного отряда в городе Никольске-Уссурийском. – Медицинский персонал полтавского лазарета в городе Никольске-Уссурийском. – Председатель Алексеевского Комитета по призрению детей лиц, погибших в войну с Японией, член государственного совета, П. П. Семёнов. – Временный лазарет для больных и раненых воинов, учреждённый кружком дам в посаде Колпино. Палата. - Временный лазарет для больных и раненых воинов, учреждённый кружком дам в посаде Колпино. Комитет учредителей и призреваемые раненые.

ИЗ БЫТА НАШИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В ЯПОНИИ.
Время от времени до нас доходят вести о том, как живут и чувствуют себя наши военнопленные в Японии – и во всех рассказах об их житье-бытье ярко сквозит одно руководящее настроение: оторванным от родины, от всего русского, русским людям всего тяжелее даёт себя знать, именно, эта оторванность. И как радуются они, когда в их уединение попадается хоть что-нибудь, напоминающее о далёкой родине!
Фотографический снимок, воспроизведённый на стр. 612 настоящего № «Нивы», изображает любопытную сценку из быта наших воинов, томящихся в японском плену: дело происходит в г. Нагое, в помещении Такукендзи, где сгруппировано много наших офицеров, взятых в плен под Порт-Артуром. Одному из офицеров послали из России «Ниву» за 1904 г. – и эта, казалось бы, скромная посылка, произвела среди всех пленных настоящую сенсацию. К счастливцу, получившему русский журнал, немедленно присоединились все товарищи. Всем и каждому страстно захотелось поглядеть на русские картинки, на русскую печать. И в помещении Такукендзи наступил настоящий праздник.
При всём том страстном желании иметь русские книги и журналы, каким томятся наши пленные в Японии, они до сих пор лишь изредка имеют возможность удовлетворить это желание. Воспроизводимый нами рисунок достаточно ярко доказывает это – и мы помещаем его именно с умыслом: пусть наши читатели вспомнят о том, как ценится теперь среди наших пленных русская газета и книга, и пусть постараются устроить для них ещё несколько таких же скромных праздников, какой происходил в Нагое в описываемое время.

НОВАЯ ЦЕРКОВЬ В ПАМЯТЬ ПОГИБШИХ МОРЯКОВ.
14-го июля, в Галерной гавани, в Петербурге происходило скромное торжество освящения церкви 8-го флотского экипажа, сооружённой в честь св. Николая Чудотворца.
В семье моряков это было знаменательное событие. Дело в том, что церковь эта воздвигнута в память русских моряков, погибших в русско-японскую войну. Это – первый и покамест единственный памятник нашим несчастным героям…
Знаменательно, что церковь, сооружённая в память погибших моряков, является делом рук, именно, их самих… Её создали моряки, погибшие на броненосце «Князь Суворов» при Цусиме.
Идея устройства описываемого храма возникла у покойного командира броненосца «Князь Суворов» капитана 1-го ранга Игнациуса. Он привлёк к осуществлению своей идеи других моряков и, как художник, принял на себя труд заведования художественной стороною дела.
Он сумел найти среди вверенных ему нижних чинов талантливого помощника, матроса Владимирова. Простой матрос написал все образа для иконостаса… Написал их, как настоящий художник. Писал он их во время последнего героического плавания эскадры Рожественского, употребляя на свою художественную работу почти всё свободное от занятий время. Оконченные работы потом с пути пересылались в Россию.
Волею судьбы оба главных созидателя храма погибли в морском бою при Цусиме. Погиб и руководитель, и вдохновитель, капитан Игнациус, погиб и талантливый художник – матрос Владимиров.
Но идея их и дело их не погибли. Церковь была уже почти закончена ещё при уходе эскадры в плавание – и нынче, когда всё в её устройстве было доведено до конца, состоялось торжественное освящение её.
Вновь освящённая церковь производит чрезвычайно-приятное впечатление своим простором, светом и изящною отделкою. Упомянем, кстати, что запрестольный образ «Воскресение» написан тоже матросом 8-го флотского экипажа, находящимся и поныне на службе.
Настоятелем церкви состоит известный проповедник-миссионер о. И. Лопухилов, незадолго перед тем переведённый в Петербург из Эривани, где он был настоятелем местного собора.
Грустно было на душе у присутствовавших на торжестве освящения. Память об ужасной цусимской катастрофе слишком ещё свежа, и всякое напоминание о ней бередит тяжёлые раны в наших сердцах.
Но в этом грустном торжестве звучала и отрадная нотка: невольно думалось, что не остались всё-таки наши безответные и многострадальные герои-мученики без памятника. Родина будет чтить их память в созданном ими храме.

 Отправлено: 18.06.07 09:19. Заголовок: Re:

«Нива» №32 (13 августа 1905 года).
Тексты: Волчёнок. Повесть П. П. Гнедича (Окончание). – Под белым флагом. Стих. Г. Аркатова. – На войне (От нашего специального корреспондента). – Е. Н. Жулева. – Начало переговоров о мире (Политическое обозрение). – Высочайший манифест. – После побоища Игоря Святославовича с половцами. – Сцена Горбунова «На почтовой станции». – Смесь. – Пожертвования. – Заявление. – Объявления.
Фотографии: Командир Тарусского полка с георгиевским кавалерами 1-го батальона. – Заседание военно-следственной комиссии с участием китайских представителей, под председательствованием генерал-майора В. А. Василевского, по делу об убийстве хунхузами подполковника Богданова. Справа сидит китайский прокурор. Сзади стоят переводчики. Обвинялись тридцать три человека. Четырнадцать были признаны виновными и присуждены к смертной казни. – Эвакуационный Её Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны лазарет в Гатчине: Её Высочество Великая Княгиня Ольга Александровна, Её Высочество Великая Княгиня Ксения Александровна, Её Величество Государыня Императрица Мария Фёдоровна. – Мариинский приют для ампутированных и увечных воинов в Петербурге. Раненые, прибывшие с театра войны. - – Эвакуационный Её Величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны лазарет в Гатчине. Её Императорское Величество, Их Императорские Высочества Великие Княгини Ксения и Ольга Александровны, врачебный персонал лазарета и находящиеся на излечении. – Е. Н. Жулева (+ 29 июня 1905г.). – Германский лазарет Красного Креста в Харбине: Принцесса Рейс, сестра милосердия в германском лазарете. – Германский лазарет Красного Креста в Харбине: Врачебный персонал лазарета в столовой. - Германский лазарет Красного Креста в Харбине: Палата для нижних чинов. - Врачебный персонал лазарета в столовой. - Германский лазарет Красного Креста в Харбине: Кухня. - Врачебный персонал лазарета в столовой. - Германский лазарет Красного Креста в Харбине: Ванная. - Германский лазарет Красного Креста в Харбине: Операционная. – Вилла в Остер-Бэй («Устричная бухта»), в которой президент Рузевельт принял главноуполномоченных С. Ю. Витте и барона Комура. – Арсенал в Портсмуте (штат Нью-Гемпшир), в котором заседает мирная конференция.

НА ВОЙНЕ (ОТ НАШЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО КОРРЕСПОНДЕНТА).
Настроение.
На позициях давно уже не слышно орудийной стрельбы. Жизнь идёт равномерно и спокойно, как в мирное время. Люди днём работают по укреплению позиций, роют окопы, волчьи ямы, ставят проволочные заграждения, засеки. Всяких искусственных препятствий нагромождено такое множество, что в них не только японец, а и сам чёрт ногу сломит.
Окончив дневные работы, люди, до переклички, предаются безмятежному отдыху, всласть напиваются чайком, буквально всласть, потому что на каждого солдата ежедневно полагается по 8 кусков сахару. По крайней мере, я это наблюдал в 6 корпусе генерала Соболева, где имел приют последнее время. Иногда по вечерам солдаты затевают игру в трещотку. Их громкий хохот привлекает к месту игры офицеров, и в результате и начальство, и солдаты, и действующие лица получают полное удовольствие.
Может быть, многие не знают этой игры. В предыдущем номере помещены снимки двух моментов этой игры.
В земле вбит колышек, от которого идут две одинаковой длины верёвки. За концы верёвок держатся двое участников, которым завязывают глаза, и в руки дают одному жгут, а другому трещотку. «Музыкант», как его называют солдаты, начинает «играть» на своей трещотке, стараясь улизнуть от невидимого врага, которого он привлекает своей трещоткой. Позы и движения у них получаются самые нелепые. Жгут большею частью хлещет по воздуху, но случается, что противники осторожно ступая по земле, стукаются лбами. Если державший жгут, ударив противника, не успеет отскочить, то музыкант старается его отнять. Это ему, однако, не удаётся, потому что жгут сейчас же отбрасывается в сторону, и тогда оба на четвереньках начинают его отыскивать. Стуканье лбами тут уже встречается вне программы, потому что главная задача найти жгут. Если кто-нибудь наконец его находит, то начинает уже отыскивать противника, который, не зная этого, продолжает на четвереньках энергично обшаривать землю, но, получив удар, старается схватить другого за ноги или встаёт и получает от зрителей трещотку, если имел раньше жгут и т. д. до наступления темноты, когда не только участники с завязанными глазами, но и зрители перестают что-нибудь видеть.
Играют зорю, и на позициях наступает тишина, если не считать грандиозного концерта манчжурских лягушек, которые своим кваканьем напоминают крики коростеля и своею музыкальностью далеко превосходят своих европейских сородичей. У нас их называют «манчжурскими соловьями». Кроме них тишина манчжурской ночи нарушается убийственными криками вьючных ослов, которые имеются в каждой части. К их раздирающим душу рыданиям нужно привыкнуть. Замечательно, что крики ослов повторяются определённо и точно через каждые полчаса, и при этом ровно в полный час и в половину каждого часа.
При изрядном количестве свободного времени у офицеров, это обстоятельство даёт материал для научных наблюдений и, кроме того, имеет практическое применение. По крику осла ставят часы. Если минутная стрелка не дошла или перешла полный час или полчаса, то её сейчас же ставят на место, смотря по тому, куда она стоит ближе. Относительно положения часовой стрелки ослы не дают никаких указаний. Но зато минутная стрелка у всех показывает или полный час, или полчаса. В этом отношении все часы на позициях имеют точность. Так, например, если у одного из офицеров ровно двенадцать (в это время непременно кричат ослы), то у другого – ровно половина десятого – минута в минуту, а у третьего – ровно два.
Кроме этих видов местных обывателей на передовых позициях другие не замечаются. Китайцы отсутствуют. Они как сквозь землю провалились. Жить на позициях им не разрешается. Фанзы деревень или заняты частями войск, или стоят пустыми. Забирая с собой на арбах кое-что из предметов первой необходимости, они, однако, оставляют незапертые на замок сундуки с различными вещами, как, например, одеждой, посудой и некоторыми предметами скромной китайской роскоши. Наивные «ходи», которых считают нашими врагами и которым окончательно решено не верить, сами ещё не научились не верить нам. Хорошо, если оставленная фанза будет занята офицерами – тогда все вещи будут неприкосновенны, до известной степени, конечно. Так, например, если красный, лаковый, китайский стол или оригинальное стильное кресло (такой, кстати сказать, богатой сравнительно обстановки никогда не видала и не скоро увидит русская деревня) понравятся кому-либо из офицеров, то при перемене позиции оно наверное тоже переменит позицию, покуда за негодностью не будет брошено на полях Манчжурии. Осуждать никого за это нельзя. На то война.
Платить деньги за владение фанзой, за её разгром самим воинским частям даже при желании невозможно.
Является китаец и требует деньги за разрушенную фанзу. Солдат говорит ему несколько ласковых слов, деликатно берёт за косу и, спросив, с какой стороны он явился, туда же его и направляет. Этим коммерческие переговоры и заканчиваются. И весьма естественно: кто он? Откуда он? Где у него доказательство, что он хозяин фанзы? Живёт он без прописки, владеет землёй без документов, ведёт торговлю на честное слово. Таков уж обычай в Китае. Паспорта или удостоверения личности он представить не может, а потому с ним и разговоры коротки.
На основании этого каждая фанза, брошенная жителями, представляет из себя имущество, неизвестно кому принадлежащее.
Приходит к офицерам солдат и говорит:
- Ваше высокоблагородие, там у оврага стоит фанза безо всяких последствий. Разрешите сломать.
- Смотрите, только людей не подавите, - отвечает офицер, и фанза идёт на дрова.
Пока солдат сыт и ни в чём не терпит недостатка, состояние его духа очень хорошее. А на эту сторону дела пожаловаться нельзя.
Мне часто приходится пробовать пищу прямо из котла походной кухни, а иной раз этой пробой даже основательно пообедать. Такие щи с хорошим наваром с куском хорошего мяса имеет за своим столом не всякий титулярный советник в Петербурге. На второе бывает каша с маслом, иногда гречневая, иногда рисовая, а в последнее время солдаты очень привыкли к китайской крупе «чумиза», из которой каша очень похожа на нашу пшённую.
Состояние духа солдата зависит не от его взглядов на положение вещей, а от его обиходных условий и… от умения командира части давать тон и настроение в среде своих подчинённых.
Теперь я живу на позиции 6-го корпуса в Тарусском полку. Название новое, он только что сформирован в течении компании. Полк не имеет ни истории, ни традиций, между тем редкий полк может похвалиться такой сплочённостью и тем, что в телеграммах в Россию корреспонденты называют «прекрасный дух». Чем это достигается – сказать трудно. Никаких определённых правил на это не существует. Одними уставами этого достигнуть нельзя. Я думаю, что я не ошибусь, если скажу, что всё зависит от личности командира. «Каков поп, таков и приход». Если вы спросите у исправного хозяина, отчего у него порядок и всё в хозяйстве так ловко налажено, он наверное не сумеет вам этого объяснить, а только скажет, пожав плечами, «потому что я так хочу, и этого добиваюсь».
В военном быту выше приведённая пословица имеет наибольшее значение при той громадной власти, которую пользуется военный начальник; всё зависит лишь от умения ею пользоваться. Перефразируя пословицу, можно бы сказать: «каков полковник, таков и полк»…
Поэтому тысячи раз ошибались те, которые в суждениях о наших военных операциях за грехи начальников обвиняли подчинённых. Выгораживали начальство и со слов этого же начальства говорили – «исполнители плохи».
Я видел части, где, имея почву, растут интриги. Какой-нибудь поручик адъютант, вместо того, чтобы быть секретарём командира, играет активную роль. Штаб-офицеры часто даже побаиваются его, потому что он имеет влияние на командира. Неужели же виноват этот коварный поручик, а не командир, который одним энергичным словом может сократить его, но не умеет пользоваться своею властью.
Современная война дала нам очень крупный и поучительный пример в этом роде.
Но перейду опять к «настроению». Прожив в Тарусском полку больше месяца, могу, положа руку на сердце, сказать, что настроение чудное. И не потому, что солдаты на вопрос начальника бригады или дивизии:
- Что, ребята, будем бить японцев?
Отвечают:
- Так точно, будем!
Смешно и думать, что они ответят:
- Никак нет, не будем! Пущай живут!
Одна из многочисленных причин состоит в том, что солдаты нам не дают спать.
Мы с командиром полка занимаем одну сторону фанзы и спим на одном кане. Иногда после обеда, изнеможённые паровой баней, называемой манчжурским летом, мы приляжем вздремнуть, но вдруг из-за бумажных окон послышится солдатская песня – ну, тут уж, конечно, не до сна.
Надо сказать, что в нашей фанзе мух больше, чем в любом провинциальном городе, в России. Они забиваются под простыню, лезут в рот, в нос, в уши и заставляют бросить всякие мысли о сне и заниматься только с ними. Теперь в период затишья на позициях у нас вместо японцев воюют с мухами. Для этого выработался специальный способ. Начальство выходит из фанзы, а денщики идут в атаку. Все ставни опускаются (у китайцев они находятся внутри фанзы), а дверь оставляется открытой. Денщики, вооружённые полотенцами, начинают неистово ими махать, некоторые даже прикрикивают: «Пошёл! Пошёл! Чёрт!». Наконец минут через 10 один из денщиков, вытирая со лба пот, объявляет командиру, что неприятель отступил в беспорядке. Мы входим в тёмную фанзу, ощупью отыскиваем свои койки и ложимся.
При таких условиях вздремнуть очень удобно, но вот за стеной раздаются голоса:

Сторонись! По дороге той
Пеший, конный не пройдёт живой!

Это поют ординарцы.
Командир поворачивает ко мне голову и говорит:
- Значит, мои ребята сыты и довольны… если поют. Они вас не беспокоят?
Из тона его голоса решаю, каков должен быть мой ответ.
- Нисколько.
- Я люблю, когда они поют. И можно ли мешать человеку петь, когда ему поётся. Значит у него легко на душе… Пускай поют… Я люблю засыпать под их песню.
Но я знаю, что он не спит. Через несколько минут он опять обращается ко мне:
- Если они вам мешают, то я прикажу поставить для вас палатку… где-нибудь в поле… выберите себе место…
Я не скрываю, что этим предложением я очень доволен.
В другом углу фанзы адъютант начинает храпеть, а командиру, который так любит засыпать под солдатскую песню, всё-таки, не спится.
- Надо будет моим ребяткам оборудовать новые фуражки, - говорит он вполголоса: - старые ни на что не похожи. Штаны у них есть, рубахи также… Непременно нужно фуражки…
Через полчаса я, всё-таки, засыпаю, а когда просыпаюсь, то командира уже нет – он ушёл пешком обходить позиции своего полка, а это в общей сложности несколько вёрст. К вечеру он возвращается и садится на табуретке перед фанзой. Тут же подсаживаются живущие здесь офицеры и приходят из других батальонов. В канцелярии полка, на этом же дворе, приходят один за другим солдаты и сдают письма. Некоторые приходят без писем и нерешительно топчутся у входа в канцелярию.
- Тебе что? – спрашивает командир одного из них: - Подойди сюда, ты зачем пришёл?
- К их благородию господину адъютанту.
- Ну, говори мне, что тебе надо?
- Так что, ваше высокоблагородие, желаю в охотничью команду…
- В какую команду хочешь?
- В конную…
- А зачем тебе в команду?
- Так что, ваше высокоблагородие, желаю в действие попасть…
- В действие попасть… Ишь какой шустрый… Может быть, и Георгия хочешь заслужить?
Рот солдата растягивается до ушей.
- Так точно… пламенно горю…
- Ну хорошо, адъютант, запишите его…
Двое других, оказывается, пришли с теми же заявлениями и тоже «пламенно горят».
Во двор приводят лошадей с водопоя и ставят по стенкам двора, некоторых под навесами. Несмотря на то, что эти лошади пьют такую же воду, едят такую же чумизную солому, никогда не видят сена, а овса тем более, потому что достать этого в Манчжурии невозможно, словом содержатся одинаково с лошадьми других полков, но в сравнении с теми поражают своим исправным видом: как на подбор крупные, сильные, гладкие… Несомненно, что и настроение у них самое лучшее. Почему это так, а не иначе, объяснить довольно трудно, но очевидно, что иначе и быть не может, потому что здесь уж такой порядок.
Во двор въезжает конный солдат и, увидев командира с офицерами, быстро сваливается с лошади и, хромая идёт к стенке, чтобы привязать коня.
Командир приказывает одному из вестовых привести новоприбывшего.
По нумеру на погонах 72 и по белому околышу солдат оказывается свой – тарусского полка.
- Ты откуда взялся? – спрашивает командир.
- Из охотницкой команды, ваше высокоблагородие.
- Ты что хромаешь? Ранен?
- Так точно, ранен.
- Куда?
Солдат показывает на бедро. Рана сквозная.
- А ещё есть раненые, из нашей команды?
- Так точно, восемь человек. Двое убитых…
- А начальник команды – штабс-капитан Воронов?
- Ранены, двумя пулями…
Командир и все офицеры заинтересовываются прибывшим солдатом. Дня за три перед этим, на правом фланге у генерала Мищенки было дело. Об этом деле в полку уже было известно, знали также, что были раненые своего полка, которых должны повезти в Маймакай, а оттуда в санитарный поезд, для следования на север. Раненых везли в двуколках, а один из них, именно этот, который теперь явился в полк, мог ехать на лошади и верхом доехал до Маймакая. Свою лошадь он рассчитывал отправить обратно в команду, но покуда он пробыл в лазарете, двуколки успели уехать обратно. Его утешили, что его лошадь пока останется при какой-то части, а его отправят в санитарный поезд. Хотя нога его от верховой езды разболелась, но такое положение дела ему не понравилось.
Оставить лошадь в чужих руках он не хотел, да к тому же лежание в лазарете его не особенно прельщало. Между тем, ехать в команду вёрст за шестьдесят на правый фланг он был не в силах. Оставалось одно решение: сесть верхом и ехать в полк, который находился от Маймакая в шести верстах.
Объяснив, таким образом, почему он очутился в полку, солдат смотрел на командира с виноватым видом.
- Ну, хорошо. Что о лошади позаботился, за это спасибо. Теперь тебя в команду отправить нельзя, потому что ты ранен. Сдай лошадь в свою роту, а завтра я прикажу отправить тебя в санитарный поезд.
- Позвольте доложить вашему высокоблагородию… Так что я в состоянии возможности… остаться в строю…
- Не хочешь в госпиталь… Ну, хорошо, оставайся. А теперь ступай к врачам. Пускай тебя осмотрят и сделают перевязку.
Командир даёт ему горсть папирос.
- Покорнейше благодарю, ваше высокоблагородие… Я так располагаю, что дня через три, не более, я в состоянии возможности опять в команду.
- Ну, ты не очень-то торопись. Успеешь ещё. Доктора скажут, когда тебе можно ехать, тогда и поедешь… Можешь идти…
Солдат круто поворачивается, но раненая нога подвёртывается, и он едва не падает.
Командир приказывает вестовым его довести.
Вот по таким фактам и многим подобным можно судить о настроениях в войске.
Откуда-то доносятся звуки полкового оркестра.
- В каком батальоне сегодня играют? – спрашивает командир у адъютанта.
- В четвёртом, господин полковник.
- Пускай завтра играют в третьем. Да если люди не пойдут на работу, пускай музыканты приходят раньше.
В современных боях полковым оркестрам делать нечего. Когда цепи идут в атаку перебежками или ползком, то при таких условиях вести с собой музыкантов едва ли придет в голову кому-либо из командиров, тем более, что атака ведётся скрытно и в тишине, причём даже штыки стараются не выставлять. Понятно, что блестящие трубы и звуки музыки могут только мешать.
Когда начинается бой, то оркестры обыкновенно отводятся в обоз 1-го разряда. Так что учёные, писавшие о живительном воздействии музыки на сражающихся и настоятельно советовавшие вводить музыку во время боя, не были знакомы с современной тактикой.
Остаётся пользоваться музыкой в периоды затиший. Солдаты довольны, и в деле «настроения» оркестр приносит таким образом свою долю пользы.
Было бы совсем хорошо, если бы это понимали командиры всех полков.
Музыка у нас играет также за командирским обедом. Каждый день к столу приглашаются по очереди офицеры полка. Сегодня командиры батальонов, завтра капитаны, послезавтра доктора и т. д. Таким образом командир имеет постоянное общение со своими офицерами, узнаёт об их нуждах, взглядах и… даёт тон настроению.
Ни одно справедливое желание офицера не останется без удовлетворения со стороны командира. Если офицер заслужил награду, то командир употребит всё старание перед высшим начальством, чтобы его офицер был вознаграждён по заслугам.
Весьма редкое понимание принципа – что не подчинённые существуют для командира, а командир для подчинённых.
Но эти отношения ничуть не дают повода к панибратству и фамильярности. Они регулируются строжайшей дисциплиной.
Добрейший Михаил Иванович Шишкин, командир полка, для офицеров не Михаил Иванович, а господин полковник. Без разрешения ни один не сядет в его присутствии. Батальонные командиры, из которых каждый, кстати сказать, старше его летами называют его не иначе, как господин полковник.
Такой дисциплинарный такт на постороннего зрителя производит очень хорошее впечатление. Мне приходилось бывать в частях, где офицеры ищут случая перейти с командиром на «ты» и этим гордятся. На меня такие отношения в военной среде производили всегда впечатление чего-то ненормального и даже уродливого.
И наоборот, в подчинении дисциплине чувствуется рыцарский такт и истинное военное джентльменство.
И опять-таки повторяю, что такие отношения зависят от того, в чьих руках сосредоточена власть.
У каждого командира две руки, из которых одна может быть благодетельной и заботливой для подчинённого, а другая властной – чтобы держать его на своём месте.
В заключении скажу, что если состояние духа во всех полках такое же, как и в молодом тарусском полку, то настроение в армии не оставляет желать ничего лучшего.
В. Табурин.

НАЧАЛО ПЕРЕГОВОРОВ О МИРЕ.
(Политическое обозрение)
Первый дебют на дипломатическом поприще нашего уполномоченного по ведению мирных переговоров в Вашингтоне оказался поистине блестящим. Несомненно, что в лице С. Ю. Витте, который никогда не занимался иностранной политикой, Россия послала государственного человека с наибольшим дипломатическим дарованием. Его обращение к американскому народу поражает своим тактом и тонко рассчитанной смелостью приёмов. Он заставил говорить о себе всю Америку и сразу завоевал внимание и сочувствие масс. Американская печать заполнена портретами Витте и всевозможными рассказами о нём, нередко совершенно фантастического свойства. Подобного рода приёмы, употреблённые им для завоевания симпатий, просто не пришли бы на ум профессиональному дипломату, застывшему в рабском подчинении мёртвым традициям. Умение вовремя сказать через посредство печати то, что по соображениям минуты следует довести до всеобщего сведения, практически утилизировать в своих видах огромную силу печати – крайне необходимо для современного дипломата. Недаром говорят, что печать – шестая великая держава. Свою миссию С. Ю. Витте начал с установления дружеских отношений именно с нею и этим бесспорно сумел затмить своих японских конкурентов. Разумеется, его блестящий успех у американцев ещё не завершает дела, но во всяком случае является прекрасным началом. В благоприятном исходе мирных переговоров кровно заинтересованы и Америка, и американские капиталы, ушедшие на японские займы, и, наконец, лично сам президент Рузевельт, выступивший на международной арене в виде посредника-миротворца. Весьма правдоподобно, что его мирная миссия не свободна от корыстных расчётов воспользоваться временной расслабленностью России для закрепления и торжества американских интересов в Тихом океане, но осуществление этих расчётов в конце концов зависит от доброго согласия России, дипломаты которой не могут забыть интересов своей страны. Хотя в конституционных странах правит не народ, а крупная буржуазия, тем не менее всё же их правителям приходится волей неволей считаться и с общественным мнением. Тонко-дипломатическими заявлениями о традиционных симпатиях русского народа к его заатлантическим друзьям и выражениями преклонения перед личностью президента великой республики С. Ю. Витте удалось привлечь на свою сторону американское общественное мнение, т. е. того верховного господина, от которого зависит отчасти и судьба самого Рузевельта. Слова, сказанные нашим уполномоченным репортёрам о неизведанности внутренних сил России, о неприемлемости сколько-нибудь унизительных условий мира, должны оказать и на американцев и на японцев отрезвляющее влияние, тем более, что они получили авторитетное подтверждение из уст самого Государя, ответившего на мольбы духовенства и тридцати восьми тысяч прихожан Оренбургского уезда о недопущении позорного мира, обещанием, способным успокоить всякие тревоги и опасения на этот счёт.
Сколько-нибудь здравое и трезвое отношение к действительности совершенно исключает самую мысль о каких бы то ни было позорных условиях мирного договора. России нет никакого основания считать себя побеждённою и просить пощады у врагов. Погиб русский флот, потерпела тяжёлые неудачи русская армия, но Россия отнюдь ещё не побеждена, так как граница охраняется новой, лучше организованной, более многочисленной и талантливее управляемой армией, одно присутствие которой не позволяет японцам в течение вот уже 6-ти месяцев после Мукдена двинуться ни на один шаг вперёд. По авторитетному подсчёту полковника Гедке, в настоящее время русская армия по своей силе и численности во всяком случае не уступает японской и даже, может быть, превосходит её. Перемены, произошедшие в высшем составе командования и управления военными силами России с назначением на пост военного министра и начальника Генерального Штаба генералов Редигера и Палицина, дают основание предполагать, что прежний режим, за который мы поплатились столькими неудачами, уже миновал. Россия воспрянула и почувствовала себя способной к дальнейшей самозащите. Побеждена только та страна, которая признаёт себя побеждённой, но если она готова к продолжению борьбы и располагает всеми средствами к тому, чтобы завершить её победой, тогда смешно говорить о необходимости склонять голову перед случайными вчерашними победителями. Наиболее опасным симптомом в этом отношении может считаться только разве агитация некоторых передовых органов печати вкупе с «Гражданином» о необходимости мира какою бы то ни было ценой. Но эти органы ни в каком случае не могут считаться в данном случае выразителями чувств и мнений всей России, да и сами они в последние дни, в лице хотя бы того же «Сына Отечества», открыто высказываются против мира во что бы то ни стало, отдавая дань общему отрезвлению патриотической мысли. Самая готовность России приступить к мирным переговорам объясняется только её миролюбивыми традициями и нежеланием проливать свою и чужую кровь из-за эфемерных интересов господства на Дальнем Востоке. Но если японцы и американцы, под предлогом гуманного миролюбия, сделают попытку учесть дипломатическим путём все понесённые нами в первый год войны неудачи и посягнут на достоинства и территорию России – этим сделают войну из официальной и государственной глубоко патриотичной и народной. Общество очень несочувственно относилось к манчжурской и корейской авантюрам, но, когда возникнет необходимость защищать территорию государства, тогда все русские люди без различия знамён и направлений объединятся в одном патриотическом порыве. Вот почему вашингтонские переговоры могут дать только мир, основанный на справедливом разграничении интересов, в случае же предъявления японцами несуразных требований на счёт отдачи им Сахалина, который мы всегда можем отвоевать обратно в зимнюю компанию, пользуясь сообщением по льду, или Владивостока, - неудача переговоров будет обозначать начало народной войны за целость и неприкосновенность России.

 Отправлено: 18.06.07 09:20. Заголовок: Re:

«Нива» №33 (20 августа 1905 года).
Тексты: Испорченная натура. Повесть Княгини М. В. Волконской. – Жизнь. Стих. С. Караскевич. – Первая обитель на Дальнем Востоке. – Праздники в Японии. – Иллюстрации к романам А. К. Шеллера-Михайлова. – Ход мирных переговоров (Политическое обозрение). – Объявления.
Фотографии: Уссурийский Свято-Троицкий Николаевский монастырь. – Вид с горы Преображенской. – Ученики монастырской школы-общежития. – Паломники-ученики: русские и корейцы. – Владивосток. Часть города, расположенная на мысе Эгершельд. – Георгиевцы: Командир 57-го Модлинского пехотного полка, полковник К. И. Кондрацкий, убитый в боях под Мукденом. – Командир 214-го Мокшанского пехотного полка, полковник П. П. Побыванец, смертельно раненый под Мукденом 27 февраля и умерший 28 февраля. – Командир 123-го Козловского пехотного полка, подполковник барон А. К. фон-Медем, убитый в бою под Мукденом. – Капитан 16-го сапёрного батальона И. Ив. Лепко, раненый навылет в грудь под Мукденом. – Капитан московского окружного интендантства, дивизионный интендант 6-й восточносибирской стрелковой дивизии Т. Д. Костыцин, контужен, но остался в строю в боях под Мукденом 15 - 25 февраля 1905 г. – Штабс-капитан 10-го Омского сибирского пехотного полка Н. Ножин, раненый у деревни Цао-мяо-цзы и под Ляояном. – Штабс-капитан 282-го Черноярского пехотного полка Д. Н. Соколов, убитый в бою при деревне Бенсиху. – Штабс-капитан 4-го восточносибирского пехотного полка Я. К. Карх, контуженый под Ляояном и раненый у деревни Безыменной десятью пулями во все части тела; полечившись, возвратился снова на позицию. – Поручик 4-го восточносибирского пехотного полка Г. З. Чихоидзе, раненый в бою под Мукденом. – Поручик 17-го восточносибирского стрелкового полка Д. Н. Алексеев, убитый в бою под Мукденом. – Поручик 10-го стрелкового полка Л. А. Добровольский, участвовавший и контуженый в боях под Мукденом, принявший начальство над остатком полка в 108 человек при 2 офицерах, пробился сквозь японские ряды, окружившие его со всех сторон, и спас знамя. – Подпоручик 35-го восточносибирского полка В. Е. Кольцов, раненый в бою под Сандепу 15 января. – Подпоручик 139-го Моршанского пехотного полка И. Г. Грикуров, убитый в бою под Мукденом. – Подпоручик 3-го восточносибирского пехотного батальона Г. А. Антонов, убитый во время разведки при деревни Баньяпуза. – Подпоручик 213-го Оровайского пехотного полка В. И. Мельников, тяжело раненый в последних боях под Мукденом. – Подпоручик 284-го Чембарского пехотного полка Н. А. Калантаров, раненый на Гаутилинском перевале у деревни Пацядза. – Подпоручик 3-го восточносибирского стрелкового полка В. Т. Трофимов, убитый на реке Хунь-Хэ. – Подпоручик 9-го Ингерманландского пехотного полка А. С. Новицкий, раненый в бою под Мукденом. – Подпоручик 214-го Мокшанского пехотного полка Н. А. Дмитриев-Мамонов, убитый в бою под Мукденом. – Подпоручик Новочеркасского пехотного полка Д. Ф. Григорьев, убитый в бою под Мукденом. – Подпоручик 99-го Ивангородского пехотного полка П. К. Приходько, убитый в бою под Мукденом. - Подпоручик 35-го восточносибирского стрелкового полка Г. А. Бо, раненый под Сандепу. – Подпоручик 138-го Болховского пехотного полка М. О. Пепинов, пропавший без вести в бою под Мукденом. – Подпоручик 17-го стрелкового полка а. П. Миклашевский, раненый в январских боях. – Подпоручик 10-го Новоингерманландского пехотного полка А. Т. Белобородов, раненый в бою под Мукденом. - Подпоручик 10-го Новоингерманландского пехотного полка П. С. Котельников, раненый при деревне Хан-чен-пу под Мукденом. – Подпоручик 11-го Псковского генерал-фельдмаршала Кутузова-Смоленского полка М. С. Амирагов, раненый в бою под Мукденом. – Подпоручик 214-го Мокшанского пехотного полка Н. А. Максимо…(утеряно)…раненый в бою под Мукденом (последний из георгиевцев). – К мирной конференции в Портсмуте. Русские и японские уполномоченные на пути в Портсмут. С. Ю. Витте. Барон Розен. Такахира. Барон Комура. - К мирной конференции в Портсмуте. Русские и японские уполномоченные вместе с президентом Рузевельтом. Барон Розен. С. Ю. Витте. Президент Рузевельт. Такахира. - К мирной конференции в Портсмуте. Прибытие русских главных уполномоченных С. Ю. Витте и барона Розена. - К мирной конференции в Портсмуте. Русский главный уполномоченный С. Ю. Витте беседует с японским главным уполномоченным бароном Комурой на палубе яхты «Майфлоуэр» («Майский цветок»).

Ход мирных переговоров (Политическое обозрение).
Шумная демонстрация французского флота, встретившегося с английским в европейском Портсмуте, норвежский плебисцит, подтвердивший большинством голосов принятое стортингом решение о разрыве унии со Швецией – всё это сравнительно крупные события международной жизни, но они совершенно стушёвываются перед тем напряжённым интересом, с которым весь мир следит за ходом дипломатической борьбы, происходящей в настоящее время в американском городке Портсмуте. С. Ю. Витте и барон Комура выступили в качестве гладиаторов мировой арены и уже успели обнаружить недюжинную ловкость и силу, как в нанесении, так и отражении ударов. По-видимому наш уполномоченный задался целью не только установить мир с японцами, но также завоевать симпатии американцев, и в этом направлении делает огромные и несомненные успехи. У России и Америки есть пункты, в которых их интересы вполне солидарные и которые, следовательно, при более здравом освещении запутанных вопросов дипломатии, могли бы послужить фундаментом для возрождения старой традиционной дружбы разделённых океаном народов и придания ей менее платонического и более реального характера. Полагая, что огромным влиянием в плутократической Америке пользуются еврейские финансисты, недовольные Россиею за неравноправное положение в ней их единоверцев, наш уполномоченный по ведению мирных переговоров с Японией успел уже устроить совещание с главными представителями еврейских банкирских домов в Новом Свете. Поскольку непосредственною ставкою портсмутского единоборства является завоевание американских симпатий, постольку С. Ю. Витте явно берёт верх над бароном Комурой. Огромным козырем в этой борьбе является открытая готовность нашего уполномоченного вести переговоры гласно, без всякой тайны, без конспирации по отношению третьих лиц. Можно заподозрить, что барон Комура поставил своею целью не столько заключение мира с Россией, сколько дерзкое третирование последней в качестве побеждённой стороны. По-видимому в этом смысле надо понимать его ребром поставленные возражения против участия в переговорах всемирно известного учёного профессора Мартенса. В этом же смысле следует понимать и игру с забытыми дома полномочиями барона Комуры и ясно недостаточными пределами этих полномочий, благодаря которым Комура якобы оказался не в праве даже рассматривать русские предложения, что и принудило конференцию заняться обсуждением только тех условий, которые предложила Япония.
Разумеется, Россия без всякой утраты престижа, совершенно спокойно игнорирует все эти мелкие фокусы дипломатического искусства и, рассматривая японские «требования» хотя бы и по японскому меморандуму, должна на каждый неприемлемый пункт отвечать категорическим отказом.
Россия сделала всё, что могла, для предотвращения дальнейшего кровопролития, обнаружила огромную уступчивость, результатом которой явилось установление соглашения, достигнутого по следующим пунктам: 1) Россия признаёт преобладающее влияние Японии в Корее, с правом Японии ограждать гражданский порядок страны и давать императору Кореи советы в вопросах финансовых и военных. Со своей стороны Япония обязуется охранять территориальную целостность Кореи и, как полагают, политику открытых дверей; 2) принято взаимное обязательство очистить Манчжурию; 3) принято обязательство со стороны Японии восстановить в Манчжурии китайский суверенитет и гражданскую администрацию; 4) принято взаимное обязательство признавать в будущем территориальную неприкосновенность и административное единство Китая вместе с Манчжурией, а также принцип равенства для всех наций в Манчжурии в отношении промышленности и торговли, т. е. принцип открытых дверей; 5) по вопросу уступки Японии Сахалина со стороны России получен отказ и окончательное решение вопроса отложено; 6) принята передача Японии русских арендных договоров на Ляодунский полуостров, включая Порт-Артур и Дальний, а также острова Блонд и Эллиот; 7) принята передача Китаю, посредством соглашения с Японией, ветви китайской железной дороги к югу от Харбина до Порт-Артура и Нью-Чжана, вместе с возвращением всех привилегий, полученных Россией по договору 1898 года. Пункт этот принят лишь в принципе, окончательное соглашение по нему отложено; 8) ограничена концессия, приобретённая у Китая в 1896 году Ротштейном и князем Ухтомским для проведения железной дороги через северную Манчжурию, с целью соединить Сибирскую железную дорогу с Уссурийскою. Ограничение это принято в таком виде, что право собственности и эксплуатации линии будет принадлежать китайской железной дороге, причём предусматривается возможность замены на этой линии китайской императорской полиции русскою железнодорожною стражею; 9) возмещение Японии военных издержек отвергнуто; дальнейшее обсуждение этой статьи отложено; 10) при обсуждении вопроса о передаче Японии русских военных судов, интернированных в нейтральных водах Дальнего Востока, решение вопроса отложено; 11) отложено также, вследствие разногласия, решение вопроса об ограничении русских морских сил в Тихом океане; 12) предоставление японским поданным права рыбной ловли в русских территориальных водах к северу от Владивостока до Берингова моря принято единогласно. Дальше идти нам некуда, «ибо, как сказал С. Ю. Витте, есть граница между уступкой и унижением». Никто из наших дипломатов не вправе отдать японцам наши разоруженные суда, территорию Сахалина и миллиарды народного достояния. Много указаний говорит за неизбежность продолжения войны, но теперь, после неудачной миссии самого миролюбивого уполномоченного, вся Россия будет уже ясно знать, за что ведётся эта война и обнаружит скрытую в её груди колоссальную энергию для защиты своих границ, своих прав и своих реальных политических интересов.

 Отправлено: 18.06.07 10:54. Заголовок: Re:

Уважаемый s.reily
В Ниве 31 есть фото офицеров-артурцев, представленнывх Государю. И фото офицеров в плену в Нагое с участием артурских офицеров. Нельзя ли получить эти фотографии от Вас?

С уважением, Дмитрий

 Отправлено: 18.06.07 11:00. Заголовок: Re:

Dmitry_N
Как только доберусь до почтового ящика (сейчас это проблем)...

 Отправлено: 22.06.07 11:17. Заголовок: Re:

«Нива» №34 (27 августа 1905 года).
Тексты: Испорченная натура. Повесть Княгини М. В. Волконской (Продолжение). – Месть. Стих. В. Мазуркевича. – На войне (От нашего специального корреспондента). – Учреждение Государственной Думы. – Всероссийская выставка пчеловодства. – Иллюстрации к произведениям Г. Гейне. – Э. Г. Бакгоф. – Смесь. – Заявление. – Объявления.
Фотографии: Рыбная ловля. – Воздушный шар с крейсера «Россия». – Приготовление шара к полёту на крейсере «Россия». – Мальчик Н. Зуев, прославившийся смелой разведкой и доставкой донесений из Порт-Артура в армию Куропаткина. – Группа офицеров 31-го восточносибирского стрелкового полка во Владивостоке. Адмирал Греве. Генерал Ласкин. Генерал Г. Н. Казбек, комендант крепости Владивосток. Генерал Фурс-Журкевич. Германский военный агент фон Тодт. Генерал Лайминг. Генерал Алкалаев-Карагеоргий. – Владивосток. Адмиральская пристань и крейсер «Алмаз», прорвавшийся во время Цусимского боя во Владивосток. – Всероссийская выставка пчеловодства в Лесном корпусе (Петербург). Общий вид пасеки и части сада Русского Общества Пчеловодства. Экспонаты с пасеки пчеловодов Ф. И. Зубова, И. Н. Прокофьева и Русского Общества Пчеловодства. Металлические и деревянные принадлежности пчеловодства. - Всероссийская выставка пчеловодства в Лесном корпусе (Петербург). Общий вид пасеки. - Всероссийская выставка пчеловодства в Лесном корпусе (Петербург). На I плане: Экспонаты пчеловодного музея Боровичского сельскохозяйственного общества. На II плане: Рисунки и экспонаты Костромского губернского отдела. – Группа чинов запасной полевой №4 почтовой конторы, при станции Куанчендзы (в Манчжурии). – Владивостокская стрелковая дружина. Взвод сотни стрелков-велосипедистов, вместе с командиром, поручиком А. К. Плохотенко. - Владивостокская стрелковая дружина. Стрелки-велосипедисты-разведчики, вместе с командиром, поручиком А. К. Плохотенко. Перед отправлением на разведку. – Э. Г. Бакгоф.

На войне (От нашего специального корреспондента).
Деревня Путунде (по-китайски Пу Тунде значит Не понимаю).
Капитан С. был командирован штабом армии в город Фушун для маршрутных съёмок и для ознакомления с тыловыми дорогами. Инструментальных карт этого района тогда ещё не было, а также не существовало ещё ветки на Фушун. Капитан взял с собой четырёх вестовых, из которых один ефрейтор Бурлаков должен был служить переводчиком. Его навязал ему начальник штаба N корпуса, как человека, знающего язык и необходимого в сношениях с китайцами. От переводчика-китайца капитан отказался наотрез, во-первых, потому, что он вообще держался того мнения, что китайцам нужно как можно меньше доверять, а во-вторых, не выносил близости китайцев за то, что они едят черемшу. Да и вообще переводчика он считал лишним, так как его занятия не будут иметь никакого отношения к населению. Поэтому ефрейтора Бурлакова он взял как лишнего вестового. Рассчитывая пробыть на съёмке дней пять, капитан взял с собою вьючную лошадь с чемодан-кроватью, поставцом в виде корзинки, которая со строгим расчётом была наполнена десятью жестянками консервов, галетами, двумя жестянками сгущённого молока, кой-какой закуской, чаем, сахаром и двумя бутылками коньяку.
От бивака штаба Фушун находился верстах в шестидесяти. Капитан решил проехать это расстояние в один день.
Дело было детом, а потому он сел на лошадь часов в 5 утра, проехал шагом до 12-ти, а когда солнце стало сильно припекать, остановился в кумирне, стоявшей на небольшом холмике. Сойдя с коня, он вошёл во дворик, густо заросший травою, с двумя пушистыми соснами и с большой металлической урной посередине. Во дворе было прохладно, но ещё прохладнее в самой молельне, куда он велел вестовому принести скатанную шинель. В кумирне никого не было, но на среднем столике тлели свечи. Капитан прошёл мимо стоявших на возвышении у стены богов из раскрашенной глины и машинально постучал некоторых рукояткой нагайки по груди, так как ему пришёл на память рассказ о том, что китайцы своим богам во время их изготовления вкладывают в грудь серебряные и даже золотые дощечки.
Но в общем боги, оригинальная живопись на стенах кумирни и атрибуты священнодействия его мало интересовали, потому что ко всякой китайщине он относился с презрением. Единственно, что в этой стране его интересовало или, лучше сказать интриговало и раздражало – это таинственность китайских женщин. В деревнях, где останавливался штаб, большая часть жителей, а женщины безусловно все, заранее выселялись. В Мукдене, на улицах, он встречал женщин, но это были большею частью старухи, а если иногда и попадались молодые, то уроды. Между тем, нельзя же допустить, чтобы в Манчжурии не было красивых женщин. Между мужчинами-китайцами, из которых большинство толстогубые, плосконосые, с припухшими веками, попадаются красавцы даже с европейской точки зрения. Где же красивые китаянки? Нет такой страны, где бы среди массы уродов, которых везде много, не было красивых женщин! В городах, занятых русскими, их, конечно, прячут (такой уж идиотский народ), но в деревнях, где русский офицер может беспрепятственно войти в каждую фанзу, их не спрячешь.
Догадливый вестовой успел в соседней фанзе, где жил монах со своим слугой, разогреть кипяток и заварить чаю и вместе с галетами, раскрытой коробкой сардинок и бутылкой коньяку, всё это принёс в кумирню. Капитан с удовольствием позавтракал и закурил сигарету… (пропуск 1 строка)…в кумирню вошёл монах с бритым…
…(пропуск 6 строк)…
Капитан крикнул Бурлакова и велел переводить ему слова монаха.
Бурлаков несколько времени сосредоточенно смотрел в рот монаху и, когда тот прервал свою речь, то он стал излагать следующее:
- Так что, ваше благородие, он, стало быть, вообще доказывает, как он, стало быть, всем доволен… и вообще, стало быть, никакого безобразия и прочего подобного…
- Ну, это брат, что-то не так… А спроси-ка его, есть у него тут… женщины или он один.
- Гм… ходя… стало быть, как это у вас касательно этого самого… мадама ю?
- Ме ю!.. Ме ю!.. – залепетал китаец и стал отмахиваться руками, смеясь в то же время весёлым и задорным смехом и показывая свои крупные белые зубы.
- А спроси-ка, курит он опий.
- Ходя, стало быть, опий кури-кури?
Монах опять замах руками и захохотал.
«Врет, подлец, курит, - подумал капитан: - от самого так и разит».
Действительно, от складок платья и от всей фигуры монаха, как только он вошёл в кумирню, распространялся тонкий сладковатый и всегда выдающий себя запах дыма опия.
Капитан тоже засмеялся, потрепал по плечу монаха и дал ему серебряный рубль, чем тот остался очень доволен, пробормотав при этом несколько слов.
- Это он благодарит ваше благородие, - перевёл Бурлаков, собирая посуду.
- Это я и без тебя понимаю. Однако, ты, я вижу, по-китайски говоришь столько же, сколько и я…
- Никак нет, ваше благородие, они меня понимают.
- Они-то тебя понимают, да ты-то их не понимаешь. Ну, собирайся живей.
Капитан вынул из сумки карту, плохую двадцативёрстку, и компас, чтобы по возможности ориентироваться в дальнейшей дороге. Кстати, он воспользовался присутствием монаха, который провожал их со двора и постарался с ним объясниться уже …(пропуск 6 строк)…
…перевести Бурлаков: - доказывает, что, стало быть, ежели ехать в город Фушун, так по этой вот дороге, всё прямо… прямо… а потом дальше… там уже видно будет…
Партия поехала вперёд по дороге, извивающейся мимо гаоляновых и чумизных полей.
Проехали мимо многих деревень, где со дворов выбегали голые ребятишки, с телами красного цвета и с красными ленточками в косичках. По дороге попадались арбы, нагруженные кругами бобовых жмыхов и тогда воздух оглашался криками «йо!..йо!..», заменяющими наши вожжи, и хлопаньем длиннейших бичей возницы-китайца. Арбы тащились и лошадьми, и волами, а в некоторых одновременно были впряжены целые коллекции четвероногих. Так, в одной арбе, в первой паре, шёл осёл и лошадь, во второй – бык и мул, а в оглоблях животное неизвестной породы с длинными ушами и лошадиным хвостом.
Уже к вечеру повстречалась арба, нагруженная целой кучей женщин и детей, набивших её, как телята. Это было переселявшееся семейство. Сзади ехала другая арба, нагруженная имуществом. Мужчины шли пешком. Впрочем такой комфорт предоставлялся женщинам не из уважения к ним, а просто потому, что большинство из них, имея маленькие исковерканные ноги, пешком ходить совершенно не могут. Одна из женской компании показалась капитану недурненькой. Это была девушка, судя по её косе и спущенной на лоб и подстриженной чёлке, как когда-то была в моде причёска и у нас. Можно только сказать, что китаянки у нас этой моды не заимствовали, как китайцы вообще ничего не заимствовали в течении целых тысячелетий, а крепко держались своих порядков и привычек.
Из арбы видны были только гладко зачёсанные волосы с чёлкой на лбу, чёрные глаза с чуть приподнятыми наружными краями, да густо нарумяненные щёки и губы молодой китаянки. Она напоминала лицом наших хохлушек. Даже загар был лёгкий украинский, а не манчжурский.
Капитан остановил коня у самой арбы и, указывая на лежащую впереди деревню, спросил у возницы, в то же время внимательно осматривая пассажирок:
- Ходя! Какая деревня? А? Фамилия деревни как?
- Пу-тунде… - отвечал «ходя», поспешно погоняя бичом свою зоологическую коллекцию.
Арба проехала мимо. При звуке голоса офицера все женщины повернули к нему свои затылки, а некоторые даже уткнулись в арбу, только молодая китаянка не отвернулась и продолжала с любопытством смотреть на него, полуоткрыв свой кукольный рот, за что получила пинка в бок от сидевшей рядом старухи.
Этим ничего не значившим взглядом капитан, однако, был очень польщён.
«Да… - глубокомысленно рассуждал он: - Манчжурия вовсе не такая унылая страна, как это кажется при первом знакомстве. Надо её поближе узнать…».
Впереди лежавшая деревня тонула в густой зелени. С краю рощи несколько фанз вползали на подошву сопки, всю заросшую кустами, а выше вех стояла чистенькая кумирня с беседкой-колокольней, обнесённая красивой ажурной стеной, затейливо сложенной из сырцового кирпича. Внизу белел обрывистый берег песчаного русла высохшей реки, где копошились неизбежные шоколадные китайчата.
Далее к северу, на обрывистой скале виднелась башня, а под скалой тёмные стены и ворота города. Это и был Фушун.
Деревня понравилась капитану. Он посмотрел на часы в кожаном браслете. Было около семи. Целодневная дорога по жаре его страшно утомила.
- Деревня Путунде, - промолвил он. – Вот мы в этой самой Путунде и заночуем.
Он послал вперёд Бурлакова выбрать фанзу почище, а когда подъезжал к деревне, то тот уже встретил его с докладом, что фанза готова. Бурлаков всё делал очень быстро и решительно и любил не в меру поусердствовать.
Когда въехали во двор избранной фанзы, то капитан спросил у Бурлакова, занята ли она. Но и так было видно, что фанза очень даже занята. Во дворе под навесами из гаоляна стояла всякая скотинка и кругом путешественников уже собралась целая толпа детей и молодых китайцев. В дверях фанзы стоял старик и курил трубку, равнодушно глядя в сторону, точно двор был пустой.
- Тут, ваше благородие, все хванзы заняты, - заявил Бурлаков, соскочив с лошади и придерживая правое стремя капитанского седла.
- Ты скажи-ка им, что я у них переночую и заплачу за ночлег. Пускай мне отведут одну половину фанзы, а сами перейдут в другую.
- Слушаю-с.
Бурлаков передал поводья одному из вестовых, а сам стремительно бросился в фанзу, точно брал её штурмом. Старик едва успел отскочить в сторону. Через несколько секунд из фанзы уже доносились повелительные крики Бурлакова:
- Цуба! Цуба! (Вон отсюда!).
- Что он там скандалит, - промолвил капитан, уже стоя на земле: - Поди, скажи, что я ему этого вовсе не приказывал.
Другой вестовой направился в фанзу.
«Хороший переводчик, - подумал капитан. – А действительно, настоящий переводчик был бы, пожалуй, не лишним…».
Из фанзы донеслось ещё несколько энергичных возгласов Бурлакова «цуба!» и. наконец, он сам появился на дворе и объявил, что половина фанзы очищена.
Его фуражка сползла на затылок, и по лбу струился пот.
- Какой ты, братец, осёл! – с досадой сказал ему капитан. – Если не умеешь с ними говорить, то нечего было и браться…
- Никак нет, ваше благородие, они меня понимают…
Капитан вошёл в правую половину фанзы. В среднем небольшом помещении, где находились топки канов, стояла пожилая и довольно безобразная китаянка с палкой в руках и недружелюбно посматривала на вошедших. Офицер, желая восстановить добрые отношения с обитателями дома, постарался объяснить ей, что за всё будет заплачено. Чтобы выразить это более понятно, он дал ей рубль, который китаянка взяла не особенно охотно. Но это видел старик, вместе с ним вошедший в фанзу, и сейчас же оценил мирные стремления капитана. Он знаками пригласил его войти в чистую половину фанзы: в руках его очутилась метёлка, которую он стал сметать пыль с канов, приглашая гостя садиться. Затем он стал что-то говорить, но капитан опять-таки знаками объяснил, что ему ничего не надо и единственно, что он попросит, это разогреть горячей воды. Старик кивал головой, но очевидно ничего не понял и ушёл. Объясняться было довольно трудно. Капитан ещё раз пожалел, что не взял с собою толкового переводчика. К тому же случилось происшествие, которое поставило его в крайнее затруднение.
Пришёл Бурлаков и, стоя в дверях, доложил, что во время пути с вьючного седла сорвалась корзина, в которой заключались съестные припасы. Это событие не только не смущало Бурлакова, но, по-видимому, даже радовало его. Он говорил с оттенком иронии. Он был доволен, что виновным оказался не он, а другой.
- Экий мерзавец! – вспылил капитан. – Значит, у нас теперь ничего нет?
- Так точно – ничего. Ни консервов, ни посуды… Даже чаю вашему благородию не из чего выпить… Как есть ничего нет.
- Экий мерзавец… Кто был при вьюке?
- Павел Гришуткин… Человек неприспособленный.
- Позови сюда этого подлеца!…
Пришёл Гришуткин и, держа руку под козырёк, остановился в дверях. Из-за его плеч, рук и даже ног выглядывали черномазые китайские физиономии…
- Ты что со мной, каналья, сделал?!… А?!… Не мог доглядеть! Где у тебя глаза? А?!
Солдат замигал глазами, в ожидании более ощутимого внушения от начальства, которое подходило к нему, заложив руки в карманы.
- Ступай и скачи сейчас же назад и найди мне поставец.
- Я уже ездил, ваше высокоблагородие… до самой кумирни… видно, китайцы подобрали…
- Китайцы, китайцы! Вы рады всё свалить на китайцев.
Капитан прошёлся по фанзе.
- Что я теперь буду есть?…
- Можно курицу, выше высокоблагородие, - робко заметил виновный.
- Я тебя не спрашиваю. Ступай. Приедем в штаб, я с тобой разделаюсь.
Солдат, не отпуская руки от козырька, круто повернулся, хватив по физиономии одного из любопытных китайцев и вышел из фанзы.
- Экий ротозей! Экий ротозей!
- Плохо приторочил, ваше благородие. Известно, человек неприспособленный, - рассуждал Бураков.
- Что ж, иди, сторгуй у китайцев курицу. Только в чём её варить?
- Я всего найду, ваше благородие.
- Ну ступай.
Бурлаков бросился усердствовать. Через минуту на дворе послышался такой крик и шум, что капитан был принуждён выйти из фанзы.
Бурлаков гонялся за курицей, которая летала по двору, за ним с палкой бегала старая китаянка, а за ней старик и старался её остановить. Кругом носились другие куры, утки, металась из угла в угол чёрная свинья и с криком бегала целая толпа ребятишек, очень довольных неожиданным происшествием. Другие вестовые оставались зрителями и едва удерживали поставленных под навес испуганных лошадей.
Усердие Бурлакова, наконец, вывело капитана из терпения. Он приказал его остановить и разобрать дело. Бурлаков объяснил, что курицу он «покупал на выбор», чтобы не платить денег зря…
- А ты заплатил деньги?…
- Никак нет, ваше благородие. Так что я располагал, когда выберу, тогда и деньги.
Капитан дал старику несколько серебряных монет, объяснив ему, что он желает иметь курицу. Через несколько минут в фанзу к капитану пришёл старик с двумя другими китайцами и принесли ещё кур, гуся, утку и ящик с китайским тортом. Убедившись. Что капитан «шибко шанго» и платит деньги, они всё это принесли на продажу. Капитан взял себе торт, испечённый на свином сале (Коровьего масла китайцы совершенно не употребляют) (надо же что-нибудь есть), и две курицы купил для своих людей.
Бурлаков между тем в другой половине фанзы добывал посуду. Оттуда слышно было, как он говорил «по-китайски»: «Твоя давай, а моя бери». Но опять-таки дело не обошлось без недоразумения. Молодой женский голос тараторил без устали и становился всё громче и громче, а в ответ голос Бурлакова громко и убедительно повторял: «Говорят тебе русским языком – моя отдавай назад… Капитан мало-мало куш-куш, и моя отдавай назад»… Но женский голос протестовал неумолкаемо.
«Надо усмирить этого идиота», - подумал капитан, прошёл через прихожую и отворил дверь во вторую половину фанзы. Здесь было человек двадцать мужчин и женщин. Некоторые мужчины лежали на канах головой наружу, другие сидели за столом на узких скамейках. Женщины сидели на канах, поджав под себя ноги: одни занимались шитьём, другие кормили ребят.
Посреди фанзы стоял Бурлаков с целой грудой чашек, больших и малых, наложенных в чугунном котле. Около него толпилось человек пять мужчин, они все сразу говорили и не давали ему пройти. Но голосистая китаянка, находившаяся между ними, покрывала всех своим криком.
- Ваше благородие! Не дают посуды, - жалобно заявил Бурлаков, проходя вперёд, когда китайцы, увидя офицера, раздвинулись по сторонам.
Голосистая китаянка сразу замолчала, взобралась на кан, предварительно сбросив с ног маленькие туфли, и тихонько заплакала, закрыв лицо руками.
«Как они, однако, похожи на наших женщин», - подумал капитан, поражённый столь быстрой переменой.
Ему стало её сердечно жаль.
- Не дают, так и не бери насильно…
- Говорят, что из этих чашек им только по большим праздникам пить…
- Как же ты это понял, когда ты по-китайски не говоришь и не понимаешь?
- Я так располагаю, ваше благородие, - не иначе как так…
- Тем более не надо брать… Отдай посуду… Положи на стол.
- Никак нет, ваше благородие, теперь они не посмеют.
- Я тебе приказываю!!! – закричал капитан так громко, что все китайцы вздрогнули, а ребятишки вертевшиеся около него повскакали на каны. Китаянка сразу перестала плакать, сквозь пальцы стала глядеть на строгого офицера. Она чувствовала, что он за неё заступился.
Бурлаков поставил котёл с посудой на стол, поправил съехавшую на затылок фуражку и взял под козырёк.
- Мне таких услуг не надо! – строго продолжал капитан, которому понравилась принятая им на себя роль. – Довольно! Больше мне на глаза не показывайся! Будь при лошадях… Пускай мне служит другой. Ступай… и скажи, чтобы мне сварили курицу в вашем котелке…
Бурлаков вышел вперёд, а за ним капитан.
Такой финал произвёл на китайцев сильное и хорошее впечатление. Они одобрительно кивали головой, а знакомый старик засуетился, выложил чашки из котла и понёс его, чтобы отдать Бурлакову. Два молодых бритых китайца тоже догнали солдата у наружных дверей, дружелюбно похлопали его по плечам и что-то говорили капитану, очевидно прося, чтобы он его не наказывал. «А в сущности добрый народ, - рассуждал капитан, переходя в свою половину: - но и китаянка не дурна».
Вестовой, потерявший корзину со съестными припасами, старательно раскладывал на кане походную кровать.
- Скажи, чтоб скорее делали ужин, да чаю заварили бы. Чай, если готов, давай сейчас же.
Дорога по жаре его страшно утомила и мучила жажда. Несмотря на восьмой час вечера, было ещё душно. Капитан сбросил с себя китель и прилёг на приготовленную кровать, повернувшись к окну и глядя на двор в прорванное в бумаге отверстие.
Сумерки наступали быстро.
Кто-то тихо вошёл в комнату и застучал посудой. Ожидая, что чай готов, капитан быстро обернулся и увидел стоящую у стола ту самую женщину, которая так настойчиво оберегала свою посуду.
Теперь те же самые чашки она расставляла на стол.
- А! – воскликнул капитан, не находя другого выражения своему удивлению и благодарности.
Он сначала хотел одеть китель, но, вспомнив, что китаянки привыкли к лёгкости костюмов своих кавалеров, остался так, как был. Он сел к столу и ещё раз в знак благодарности приложил руку к сердцу.
В сумерках фанзы трудно было разглядеть её черты, но видно было, что она надула губы и ещё продолжала свою роль обиженной жертвы. Глаза смотрели вниз, и над плоскими веками круто очерчивались густые, чёрные брови. Она была одета в тёмно-синий халат, совершенно прямой и лишь обшитый по плечам, и груди чёрною тесёмкой. Волоса были гладко зачёсаны назад без всяких украшений в виде обручей, которые носят на затылке китаянки.
Она вынула из деревянной коробки щепотку чая и бросила её в чашку. Налив туда кипятку из металлического чайника, и закрыла чашку крышкой.
Капитан следил за её проворными руками, которые поразили его своей красивой формой. Пальцы суживались к концам и переходили в продолговатые, узкие, ровные ногти.
Незнание языка страшно стесняло капитана. Ему хотелось поговорить с ней и узнать какую роль она играет в доме. Его удивляло, что при замкнутости китайских женщин, она пришла в комнату незнакомого мужчины. Очевидно, она была или вдова, или если замужняя, то муж её находился где-нибудь далеко отсюда.
Исполнив своё дело, она сказала несколько слов, нисколько не заботясь о том, понимает ли её капитан или нет. Не подымая глаз, она говорила бархатистым контральто и под конец улыбнулась. Того крикливого голоса, который спорил с Бурлаковым. Уже нельзя было узнать…
Затем ровной и твёрдой походкой, так как, очевидно, ноги у неё были нормальны и, стало быть, она была манчжурка, женщина вышла из комнаты.
Капитан отхлебнул глоток чаю с ароматом жасмина и машинально стал искать сахару.
В большой чашке лежали плитки чайного печенья из песочного теста, обсыпанного белым маком, но сахара не было.
Вошёл Гришуткин с миской, блюдечками, служащими китайцам тарелками, и единственным ножом без вилки.
- И сахар пропал? - спросил капитан.
- Так точно…
Капитан опять хотел рассердиться, но теперь это уже не имело смысла.
- Ваше высокоблагородие, дозвольте – я у китайцев спрошу.
- Спроси, только чтоб Бурлаков не совался.
Китайцы пьют чай без сахара, а потому в доме его не оказалось. Старик принёс красную свечу в деревянном подсвечнике и зажёг её. Он с сокрушённым видом повторял несколько раз слово «сакара» и из двери поглядывал на двор. Наконец, пришла молодая китаянка, и по её частому дыханию видно было, что она куда-то бегала. Старик опять заговорил «сакара…сакара…», но уже с радостью. Женщина раздобыла где-то сахару. Он был жёлтый, большим куском и видом походил на канифоль. Его пришлось колоть ножом, что делала сама женщина, не позволяя этого капитану. Она сама клала сахар в чашку и мешала красной лакированной палочкой. Когда нужно было прибавить один кусочек, то она отколола его зубами и положила в стакан. Всё это она сделала с такой быстротой, что капитан не успел ей помешать. Но, в общем, он всем этим был доволен и решил окончательно, что Манчжурия вовсе не такая скучная страна, как он думал раньше.
Старик, между тем, тоже с очень довольным видом, что-то рассказывал капитану, очевидно, про женщину. Но что он говорил и в каком родстве они были, так и осталось неизвестным капитану…
…(пропуск)…
Когда ужин приходил к концу, китаянка налила ещё чашку чая и ушла. Вскоре она вернулась, неся с собой узенький красный матрас и подушку в виде валька. Капитан с изумлением смотрел, как она с хозяйственным видом раскладывала их на кане рядом с кроватью. Хотя в своей жизни капитан испытал уже многие искушения, но в данном случае он был крайне смущён.
Китаянка опять вышла оставив его в полном недоумении. Он решил, что они друг друга не поняли, и им необходимо объясниться.
Искусительница-китаянка через несколько минут опять вернулась, держа в руках ночник и короткую, но довольно толстую палку.
«Странные обычаи в этой Манчжурии, - подумал капитан: - Ночник я ещё понимаю, но для чего же палка?».
Во всяком случае он решил быть пассивным и ждать конца.
Китаянка, между тем, повернувшись к нему спиною, что-то стряпала около ночника. Скоро тонкий аромат опиума рассеял сомнения капитана. Палка оказалась чубуком трубки, а ночник лампочкой для плавления кусочков опиума. В то же время капитан вспомнил, что китайцы его курят лёжа.
Когда приготовления были окончены, китаянка жестами пригласила его покурить, вытирая платком костяной наконечник чубука. Он никогда этого не пробовал и, при других обстоятельствах, наверно отказался бы, но теперь решил покурить ради опыта. Он столько слышал о вредных последствиях этого, что приступил к первому опыту с некоторым трепетом.
Китаянка, сбросив туфли, уже полулежала на кане, и он в таком же положении разместился против неё на тюфячке.
Втянув в себя дым, капитан воображал, что сейчас же голова его затуманится и он впадёт в полусонное состояние. Но, к его удивлению, дым, не имел ни вкуса, ни крепости. Ни ртом, ни лёгкими он не ощущал ровно ничего и чувствовал дымящийся опиум только по запаху. Голова его также оставалась совершенно свежа, и уже после третьей затяжки курение перестало его интересовать, и он, машинально потягивая чубук, разглядывал свою близкую соседку. Она проворно протыкала полужидкую массу опиума металлической иглой, крутила его, оттопыривая мизинец, и ловко отдёргивала трубку от огня, чтобы не дать массе загореться. Увидя сейчас же по приёмам, что капитан в этом деле новичок, она смеялась каждый раз, когда он затягивался не вовремя, а при удаче повторяла: - «хау, хау…».
Когда одна трубка докурилась, китаянка скрутила над огнём второй шарик и приготовила новую трубку. Но уже теперь капитан отказался и, чтобы ответить услугой за услугу, придвинул к себе лампочку, взял из рук китаянки иглу и трубку и стал в ней ковырять. Китаянка попробовала курить, но дело не клеилось. Она начала неудержимо смеяться и трубка прыгала у них в руках. Наконец она потушила лампу, схватила её и трубку с коробочкой опиума и, одев туфли, направилась к двери. Там она остановилась, освободила одну руку, приложила её к ладони, словно желая капитану спокойной ночи. И исчезла.
Он, как бы в ожидании, несколько раз прошёлся по фанзе. Ему казалось, что китаянка должна ещё раз придти, что она выдумает что-нибудь новое. Но китаянка, очевидно, ничего больше придумать не могла, потому что не появлялась. Он старался себя уверить, что ужасно не хотел бы её появления, и в то же время чего-то ждал и прислушивался к малейшему шороху на другой половине фанзы. Но там было тихо. На дворе вполголоса разговаривали вестовые.
Тогда капитан вспомнил, что ему надо завтра вставать в пять часов. Запах опиума, стоявший в фанзе, его не беспокоил и даже был ему приятен, но он решил, что если этого запаха не будет, то он скорее уснёт. Поэтому встал на кан и поднял верхнюю половину окна.
Через окно же он позвал Гришуткина.
- Вы где будете спать? – спросил он.
- Здесь, на дворе, прохладнее, ваше высокоблагородие…
- Ну хорошо, ты с Бурлаковым спите на дворе, а пришли ко мне третьего.
Новый вестовой подошёл к окну.
- Вот что любезный… Ты тут ляг в прихожей… у моей двери… понимаешь?…
- Так точно, понимаю.
И капитан очень довольный, что так решительно оградил себя от всяких новых происшествий, быстро разделся, потушил свечу и лёг.
С удовольствием засыпая, он слышал, как вестовой укладывался в передней около его двери, а на дворе Бурлаков разговаривал с Гришуткиным.
- Ну что ты можешь доказать, скажи ты мне пожалуйста, - говорил Бурлаков. – Разве ты можешь поспособствовать? Никогда в жизни…
- Отвяжись ты от меня, дай мне спать, - говорил Гришуткин.
- Что ты такое есть? Солдат, и больше ни гвоздя… А я, кроме всего прочего, я есть переводчик и могу доказать на практике, что я есть переводчик… А вы какую привилегию имеете?…
Переходя на «вы» Бурлаков показывал свою образованность и презрение к собеседнику.
Но собеседник, утомлённый длинной дорогой и поисками пропавшей корзины, уже спал, и вместо ответа на слова Бурлакова раздавалось лишь пронзительное кваканье манчжурских лягушек.
В. Табурин.

 Отправлено: 25.06.07 10:58. Заголовок: Re:

«Нива» № 35 (3 сентября 1905 года).
Тексты: Испорченная натура. Повесть Кн. М. В. Волконской (продолжение). – Охота и охотники. – Св. Христофор. – Руссик с моря (Крым). – В. Бугро. – Новая телефонная станция в С.-Петербурге. – Закладка новой показательной гончарной мастерской в слободе Павловской. – Учреждение Государственной Думы (продолжение). – Заявление. – О значении швейной машины в домашнем обиходе и промышленности. – Объявления.
Фотографии: Французский художник В. Бугро (+ 6 августа с.г.). – Новая телефонная станция в С.-Петербурге. Фасад здания станции на Морской улице. - Новая телефонная станция в С.-Петербурге. Телефонные барышни за работой. - Новая телефонная станция в С.-Петербурге. Общий вид телефонного зала. – Первая показательная гончарная мастерская в слободе Павловской. – Семиэтажный гранитный дом компании Зингер в СПБ, Невский проспект, №28. – Выставка художественных вышивок. Устроенная компанией Зингер в декабре 1904г. в С.-Петербурге в помещениях магазина компании: I. Общий вид выставки. – II. Выставленные костюмы: слева направо: 1.) мордовский, 2.) богатой киргизки, 3.) мордовский, 4.) вотячки, 5.) русской боярыни, 6.) польский, 7.) самоедские, 8.) грузинский, 9.) модной дамы, 10.) малороссийский. – Мордовский костюм: замечателен вышивкой крестиками как строчкою по тюлю. – Доказательство производительности обыкновенной швейной машины компании Зингер: опыт шитья непрерывным швом сквозь разные материи, картон, кожу, дерево и свинец. – Швейные машины компании Зингер в действии при помощи механической двигательной силы (Снимок с фабрики мужских воротников и манжет П. Е. Олоф. СПБ).

 Отправлено: 25.06.07 10:59. Заголовок: Re:

«Нива» №36 (10 сентября 1905 года).
Тексты: Испорченная натура. Повесть Кн. М. В. Волконской (продолжение). – Охота и охотники. – Стихотворение И. Гриневской. – На войне (от нашего специального корреспондента). – Заключение мира (Политическое обозрение). – А. Эдельфельт. – В. В. Подвысоцкий. – Фея Раутенделейн. – Прощание Вашингтона с армией. – Река Катунь на Алтае. – В пучине водопада. – А. М. Колюбакин. – Правительственное сообщение. – Заявление. – О перемене адреса. – Объявления.
Фотографии: Харбин. Питательный пункт имени Государыни Императрицы Александры Фёдоровны, где солдаты проходящих частей получают даровой стол. – Харбин. Внутренности столовой питательного пункта. – Харбин. Центральный склад имени Государыни Императрицы Александры Фёдоровны, откуда бесплатно выдаются предметы обихода для войск и лазаретов. Налево: уполномоченный, капитан П. Тыртов. Направо: заведующий складами, капитан В. Гальфтер. – Харбин. Пленные японцы. – Харбин. Сборный этапный пункт для выздоровевших больных и возвращающихся в строй. – Харбин. Китайский полицейский на улице. – Харбин. Сборный этапный пункт. – Подполковник Полуэктов и офицеры 118-го Шуйского пехотного полка на веранде китайской фанзы. – Мирная конференция в Портсмуте. Заседание уполномоченных. Адахи. Очиая. Комура. Такахира. Сато. Плансон. Набоков. Витте. Барон Розен. Коростовцев. – А. Эдельфельт (+ 5 августа с.г.). – В. В. Подвысоцкий. – Генерал-майор А. М. Колюбакин. – Его Величество Музаффер-Эддин, шах персидский.

НА ВОЙНЕ (ОТ НАШЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО КОРРЕСПОНДЕНТА)
Деревня Путунде (Окончание).
На другой день капитан встал в 5 часов утра и велел седлать лошадей. Старик-китаец был уже на ногах и помог Гришуткину приготовить чай.
Капитан достал из чемодана планшетку, компас, приготовил графлёной бумаги и уже в 6 часов сидел на лошади.
Китайцу он, как мог, объяснил, что через два солнца он опять придёт к нему ночевать. В другой половине фанзы уже встали, и слышны были разговоры, но ни одна из женщин не показывалась на дворе.
Проехали мимо Фушуна, свернув по дороге налево и подошли к перевалу. Тут капитан слез с лошади. Съёмки верхом на лошади он не признавал; определив начало дороги и положение Фушуна, он пошёл отсчитывать пары шагов. Солдаты тоже слезли с лошадей и пошли пешком. На перекрёстке двух дорог стояла маленькая кумирня в виде будки, ниже человеческого роста. Он сейчас её отметил, отмерив расстояние по приготовленному заранее масштабу – 250 сажен в дюйм.
Капитан решил сделать съёмку как можно тщательнее.
«Такой чертёжик сделаем, что в штабе пальчики оближут. - рассуждал он. – Это что там, рощица? С кладбищем? Нанесём и рощицу… Нанесём и параллельки… Вот тут будет язычок от большой сопки… Мы вам и без треноги лучше сделаем, чем вы с треногой».
В стороне от дороги лежала деревня. Покуда капитан при помощи карандаша и компаса делал засечку, он приказал кому-нибудь из солдат доскакать на лошади до деревни и узнать, как её название. В один миг Бурлаков уже сидел верхом и нёсся к деревне.
«Не натворил бы опять чего-нибудь», - подумал капитан.
Но Бурлаков до деревни не доехал. Он остановился около трёх китайцев, работавших в поле, постоял там и уже через минуту скакал обратно.
- Ваше благородие! Так что деревня под названием Путунде.
- Опять Путунде! И та, где мы ночевали, тоже Путунде?
- Так точно. У них всё так. Такой уж народ неприспособленный…
Капитан пометил деревню и пошёл шагать дальше. Через версту опять деревня, но довольно далеко. К ней вела дорога, по которой, удаляясь, ехала арба.
Бурлаков опять был послан узнать, куда ведёт дорога.
«Наверно, опять в деревню Путунде», - подумал капитан.
Но деревня, оказалось, называется Нянямяу… Но эта ли именно деревня, которая виднелась, или какая-нибудь другая – неизвестно, потому что Бурлаков подъехал к арбе и спросил у возницы, загораживая ему дорогу:
- Ходя! Куда твоя ходи?
Китаец немного понимал по-русски и отвечал:
- Домой моя ходи… Нянямяу ходи…
Этим ответом Бурлаков удовлетворился. Но зато следующая деревня опять была Путунде.
- Что ж, не я давал им названия, - говорил вполголоса капитан. – Запишем, Путунде 2-ая.
Когда капитан к 12 часам измерил по масштабу пройденное расстояние, то оказалось 12 вёрст. На начерченном маршруте были нанесены уже пять деревень Путунде – каждая под особым номером. «Ужасно тупой народ, - думал капитан: - даже особых названий для каждой деревни не могут придумать… Поди тут разберись…».
Два часа отдыха в деревне Путунде 5-ая. Здесь благополучно нашли яйца, заварили чаю. Старик из первой деревни дал им на дорогу пару кур, которые капитан приказал оставить на ужин. Солдаты довольно плотно пообедали китайскими пельменями со свиным мясом.
В два часа пустились в дальнейший путь.
Жара была невыносимая. Китель у капитана и рубахи у солдат были мокры, точно они вышли из-под душа. Работать было тяжело. Рука прилипала к бумаге.
Мёртвая тишина стояла в воздухе. Ни птицы, ни насекомые не оживляли зелёных долин и серых склонов сопок. Ветер, который ожесточенно носится с юга в продолжение всей суровой манчжурской зимы и холодной весны, летом не освежает палящего зноя.
При всём желании, продолжать работу пешком капитан не был в состоянии. Он велел Бурлакову пройти вперёд сто пар шагов и остановиться. Проверив расстояние сам, он увидел, что шаги у них одинаковые. Тогда он сел на лошадь, а Бурлакову велел отсчитывать шаги.
- Не торопись и не сбивайся…
На лошади не так удобно было работать, и детали выходили не так отчётливо.
«Ничего, дома перечерчу», - решил капитан.
До 6-ти часов вечера с трудом сделали ещё 8 вёрст.
На карте появилось ещё несколько новых Путунде. Они начинали выводить капитана из терпения. В двух деревнях китайцы не дали никакого ответа и только отрицательно кивали головами.
Проставив деревни на карте, капитан с удовольствием отметил «Безымянные».
Остановившись в маленькой деревне для ночлега, он утолил жажду холодной водой из колодца и сейчас же уснул, приказав разбудить себя ночью и приготовить ужин.
На другой день опять такая же работа по такой же нестерпимой жаре.
К вечеру, когда капитан уже сидел в фанзе деревни, которая была крайним пунктом маршрута, и рассматривал пять листов своей работы, пошёл дождь. Когда в Манчжурии после нескольких дней июльской жары пойдёт дождь, все решают, обыкновенно, что начался период дождей. Но погода здесь также капризна, как и в нашей приневской столице. Никогда в летнее утро нельзя сказать, будет ли дождь среди дня. Самое постоянное и самое лучшее время года здесь осень – безветренная, тёплая и сухая.
Капитан был бы не прочь ехать обратно по проливному дождю. Всё лучше, чем мокрая изнурительная жара. Но на другое утро солнце взошло на совершенно безоблачном небе.
К 6-ти часам вечера партия приехала в ту самую деревню, где ночевала в первую ночь.
В знакомой фанзе уже заранее знали о приближении путешественников. Об этом уже сообщили туда бегавшие по деревне ребятишки.
Когда капитан сходил с лошади на знакомом дворе, всё мужское население фанзы вышло ему навстречу. Капитан внимательно оглядел толпу китайцев, не притаилась ли где-нибудь за спиной женская фигура, но женщин не было. Когда же он вошёл в свою половину, молодая китаянка была тут и хлопотала около стола.
- А! Шанго! – воскликнул капитан, очень довольный встречей с нею. Это было единственное слово, которое он знал, но и оно было не китайское.
Китаянка улыбалась и тоже сказала несколько непонятных слов. Разговор не клеился…
Она по-видимому ждала его. На её голове от затылка возвышалось целое панно из чёрных расшитых шелками лент, через которые была продета серебряная линейка. Щёки её были нарумянены с особым усердием. На левой руке красовался массивный чешуйчатый серебряный браслет. Поверх шёлкового чёрного халата с вышитыми разноцветным шёлком по краям рукавами была одета голубая шёлковая безрукавка, тоже вышитая.
«Для служанки костюм слишком нарядный», подумал капитан.
На половину капитана, которого уже считали «шибко знакомым», набралась масса китацев, даже из других фанз. Они сидели и стояли кругом и с любопытством его рассматривали. Ощупывали его серебряные погоны, глядели в его пенсне и очень смеялись, что оно не держится на их плоских носах.
Но капитану хотелось есть, и он крикнул Гришуткина. Молодая китаянка поняла, что непрошеные гости ему надоели, и выпроводила всех китайцев. Пришёл Гришуткин и заявил, что ему ничего стряпать не дают и старуха сама приготовляет обед.
Молодая китаянка скоро принесла ему целую миску дымящихся пельменей. Капитан уныло вздохнул. Как ни был он голоден, но есть китайские пельмени не решался.
«Попробовать всё же нужно, чтобы не обидеть хозяйку», - подумал он и, сбросив китель, присел к столу. Китаянка сейчас же села рядом с ним, сунула ему в руку палочки и стала учить есть, как малого ребёнка. Она от души хохотала, когда скользкие пельмени выскальзывали у него из-под палочек. Приблизившись к нему совершенно вплотную, она положила руку на его плечо и стала его кормить сама. Эта сцена очень забавляла капитана и после трёх, четырёх пельменей, которые он съел совершенно машинально, он почувствовал, что они довольно вкусны. Кроме того, она так усиленно угощала его, неумолкаемо тараторила и так заразительно смеялась, что пельмени ему всё больше и больше нравились. Наконец, ему стало жарко от своей соседки, и он вытащил из кармана платок. Но не успел он им опахнуться, как она достала из-за ворота курмы веер, и стала его им опахивать.
На минутку она вышла, чтобы принести второе блюдо. Это были кусочки какого-то мяса в коричневом соусе. Теми же палочками он положил в рот несколько кусочков – оказалось тоже очень вкусно, и ему захотелось попробовать соусу. Он поискал на столе ложку, но её не было, тогда он жестами показал своё затруднение. Она сейчас же поднесла ему всю чашку к губам, наглядно показывая, как это просто делается.
Следующее блюдо был сладкий картофель, сваренный в сахаре. Картофель имел форму огурцов и не был разрезан. Брать его тонкими палочками было совсем неудобно. Это делалось тоже гораздо проще. Соседка капитана взяла картошку пальцами и сначала откусила сама, а потом дала ему.
Последнее блюдо был варёный рис. Сухой, пресный и невкусный. Брать его палочками казалось совершенно невозможным. Но китаянка делала это так ловко, точно показывала фокус.
Когда обед кончился, между капитаном и его дамой завязался оживлённый разговор. Обмахивая капитана веером, китаянка трогала его волосы, смеялась, показывая то на них, то на чашку, желая этим сказать, что ей странно видеть светлый цвет волос. Капитан в свою очередь показывал на её чёрные блестящие волосы и на свои лакированные сапоги. Сравнение было не совсем элегантное, но китаянка весело смеялась, и оба были довольны, что понимали друг друга.
Приподнятые к верху капитанские усы приводили её в восторг. Она опускала их вниз и говорила «китаёза» и затем опять подымала кверху и, отдалившись, как бы смотря на картину, повторяла:
- Луска капитана!
Увидев у него на пальце обручальное кольцо, она вертела его кругом и очень удивлялась, что на нём нет никаких украшений, вроде, например, лягушки, как на её серебряном кольце.
Он собрал все свои мимические способности и объяснил, что у него есть «мадама», с которой он вместе живёт и она носит такое же кольцо – словом, что он женат.
Она поняла его гораздо скорее, чем он думал. Эти обычаи инстинктивно понимают женщины всех стран и народов. Сейчас же спросила, считая по пальцам, сколько у него жён, три, пять или больше.
Когда же он также пальцем указал, что у него только одна единственная жена, то она очень удивилась и посмотрела на него с глубоким сожалением, как на человека обиженного судьбой.
Чтобы удовлетворить её любопытство, нужно было показать её всё, что он имел при себе интересного. Он между прочим снял с часовой цепочки брелок в виде маленького компаса. Она приняла его за часы и стала подносить его к уху и постукивать по стеклу своим узким ногтём, чтобы часы стали тикать. Странные часы продолжали молчать, но, несмотря на то, очень нравились ей.
«Наконец, нужно мне будет с ней рассчитаться», - подумал капитан и принял озабоченный вид.
- Вот что, дорогая моя знакомая незнакомка Фанза, - начал он и провёл рукой по воздуху: - куш-куш, - он показал на стол: - опий кури-кури, - он показал на кан…
Китаянка, не давая ему докончить, вскочила с места, очевидно, думая, что он хочет курить, но он остановил её.
- Моя плати деньги. Завтра солнце – моя ходи домой.
Он махнул рукой в неопределённую даль.
- Рано ходи домой, твоя спи-спи…
«Чёрт возьми, как я шикарно говорю по-китайски, - подумал он. – Только поняла ли она хоть что-нибудь».
Он вынул кошелёк, достал десятирублёвую бумажку и протянул ей.
Но китаянка отлично его поняла. Она вдруг надула губы, бросила веер на стол и, не взяв бумажки, вышла из комнаты.
Этого капитан никак не ожидал. «Неужели, - думал он: - Всё её внимание и ухаживание за ним есть только плата за то, что он за неё заступился?».
Такое отношение его очень тронуло. Через несколько минут она опять пришла и молча стала убирать посуду. Он взял её руку, чтобы показать, что он ищет примирения. Она улыбнулась, взяла десятирублёвку, знаком показала, чтобы он достал кошелёк, и сунула туда деньги. Ей опять попался под руку брелок, лежавший на столе. Она снова начала им любоваться. Видя это, капитан прицепил брелок к застёжке её курмы и дал ей понять, что она может взять его себе.
Она сейчас же выбежала из комнаты, но уже с довольным видом, и скоро вернулась с целой толпой китайцев. Пришёл и старик. Он долго вертел в руках компас, советовался с другими китайцами и, наконец, объяснил молодой китаянке значение этого хитрого прибора. То ли он говорил, что следует, капитан, конечно, не понял, но ещё меньше, кажется, его поняла сама китаянка, потому что, взяв из рук старика компас, она ещё раз постукала ногтём по стеклу, приложила его к уху и, наконец, с гордым видом прицепила его приготовленным шнурком и шпилькой у себя на груди. Какое ей было дело, что эти странные часы часов не показывают. Довольно того, что они имеют что-то в виде циферблата, стрелку, блестят и могут служить украшением.
Надо сказать по справедливости, что эта дама далёкого Востока мало отличалась от дам далёкого Запада.
Воспользовавшись присутствием старика, капитан начал сводить с ним счёты. Переговоры были очень сложные. Долго не могли друг друга понять. Наконец, выяснилось, что старик за ночлег и за угощение денег взять не желает, а возьмёт только за кур, которых требовал сам капитан, и за фураж лошадям. На этом и покончили.
Китаянка подала чай. Капитан успел себя уверить, что он по-китайски до известной степени объясняться может, в особенности с женщиной, и потому вёл разговоры довольно бойко. Из длинной речи китаянки, которая между прочим несколько раз повторяла: «ига солнца, ляга солнца», он отлично понял, что она уговаривала остаться его на один или два дня.
«Что же это, роман?», - думал он.
После чая на кане появилась опять лампочка и трубка для опия. Матрасик с подушкой лежали тут нетронутыми. Началось курение, как и в прошлый раз, но теперь оно капитану понравилось больше, и он выкурил две трубки подряд.
Когда стемнело, он точно так же, как и в прошлый раз отворил окно, подозвал Гришуткина, но на этот раз приказал, чтобы все вестовые спали на дворе…
Рано утром капитан собрался в путь. Старик на дворе уже распоряжался рабочими, посылая их в поле. С капитаном он попрощался бесконечными поклонами, повторяя: «шибко знакомы», и жестами приглашал его заезжать к нему в гости. Капитан ещё раз пробовал дать ему денег, но тот отказался.
Проезжая в воротах, капитан обернулся к фанзе, думая увидеть ещё кого-нибудь, но на двор никто не выходил, и только через открытую дверь в тёмной прихожей виднелись какие-то фигуры, наблюдавшие за ним…
К вечеру партия приехала в штаб корпуса, пробыв в экскурсии пять дней.
На дворе капитан столкнулся с начальником штаба, явился ему и обещал на другой день к вечеру представить свою работу.
Весь следующий день он был занят черчением и не ходил даже в общую столовую, где обыкновенно обедали офицеры штаба и где обыкновенно долго засиживались, а приказал принести обед к нему в помещение.
В 9 часов вечера он явился к начальнику штаба.
- Ну, покажите, что вы сделали? – встретил его генерал, сидя в китайском кресле перед большим красным, тоже китайским столом, на котором набросаны были карты, бумаги, стоял японский расстрелянный снаряд, рядом с банкой московского варенья.
Капитан бережно вынул из планшета листы и разложил их на столе.
- Очень мило, очень мило, - говорил генерал, одев пенсне и бегло осматривая листы. – Даже параллельки нанесены и даже отдельные деревья…
- Я, ваше превосходительство, другой съёмки не признаю…
- Очень мило… благодарю вас… ну, как вам ездилось?
- Со мной, ваше превосходительство, случилось несчастье. Один из моих людей потерял поставец со всей провизией…
- А! За это необходимо наказать. Поставьте его под ружьё… Ну, и чем же вы питались?
- В данном случае, ваше превосходительство, помогла женщина…
Генерал сбросил пенсне и заморгал глазами.
- Какая женщина? Сестра?
- Никак нет, китаянка… и даже очень интересная…
- Воображаю…
- Даю слово, ваше превосходительство. Я сам думал, что между ними нет интересных, но теперь иного мнения. Разумеется, в богатых деревнях, вроде наших уездных городов, как, например, где я останавливался – в деревне Путунде… их очень много…
- Красивых женщин?
- Нет, этих деревень, т. е. под этим же названием. Женщину… интересно… я видел только одну… И могу сказать, что у этих китаянок много общего с европейскими женщинами…
- Да что вы…
- Даю слово, ваше превосходительство, те же манеры, то же кокетство, может быть, нет того изящества, но в сущности то же… и вообще всё решительно такое же, как и у наших женщин…
- Да что вы…
Генерал удивлялся таким тоном, точно слышать этого никак не ожидал.
- И притом как они понимают чувство благодарности. Эта семья, в фанзе которой я жил, снабдила меня всем необходимым и положительно нянчилась со мной, как с ребёнком, и всё это за то, что я обошёлся с ними гуманно…
- Гм… ну а женщина причём?
- Собственно она и была причиной. С ней обошёлся грубо один из моих людей, и я за неё заступился.
- Да… ну это всегда следует…
- И затем, поближе присмотревшись к китайцам, я, ваше превосходительство, думаю, что между ними можно было бы найти преданных людей… и полезных… для разведывательной службы…
- Вы думаете?.. И могли бы указать?..
- Так точно… я бы мог… ваше превосходительство…
- Хорошо… об этом мы с вами потолкуем в другой раз. У вас тут всё?
- Всё, ваше превосходительство… пять листов…
Генерал встал.
- Завтра покажу командиру корпуса и пошлю в военно-топографический отдел…
Генерал пожал капитану руку, и тот вышел.
Он испытывал чувство человека, исполнившего свой долг. Только эту ночь он рассчитывал отдохнуть, как следует. Он зашёл в столовую, где штабные в это время ужинали, хотелось было рассказать офицерам о своём приключении, придумав даже некоторые пикантные подробности, но ему пришлось сидеть рядом с генералом, вновь назначенным начальником артиллерии корпуса, который без устали рассказывал старые анекдоты. Всем присутствующим они были уже давно знакомы, но после каждого анекдота офицеры одобрительно смеялись, и генерал сейчас же начинал другой.
Капитан съел жёсткий бифштекс, выпил два стакана чаю, тоже смеялся и ждал, когда генерал кончит, но не дождался и ушёл.
На том же дворе, в фанзе, в которой он помещался с тремя другими офицерами, было пусто. Один был в командировке, а двое других ужинали в столовой. Капитан вынул из чемодана свой дневник, в виде записной книжки с красивым декадентским переплётом. Он не заполняло его регулярно, изо дня в день, а заносил туда наиболее интересные эпизоды из военной жизни. На чистом листе в виде заглавия он написал: «Китайская женщина». Потом зажёг свечу, прочитал написанное заглавие, вычеркнул его и написал: «Деревня Путунде».
В то же время в фанзу вошёл его денщик и доложил, что начальник штаба просит его к себе.
Генерал стоял, нагнувшись перед каном, где на циновках была разложена большая карта и стояла свеча.
- Скажите пожалуйста, - встретил он капитана: - почему у вас на чертеже так много деревень под одним названием… как… там?
Он подошёл к столу, где лежали листы, и заглянул в один из них.
- Да… Путунде… Что то уж слишком много этих Путунде…
- Причём же я тут, ваше превосходительство?
- Как при чём? Ведь вы же делали съёмку. Командир корпуса не поверит. Скажет, что вы поленились и сами придумали…
- Помилуйте, ваше превосходительство – я, кажется, добросовестно исполнил своё дело. Чем же я виноват, что китайцы такие, с позволения сказать, идиоты…
- Я с вами согласен, но согласитесь и вы, что этим подрывается доверие к вашей работе, уже сама внешность от этого проигрывает. Работа исполнена прекрасно, слов нет, но вот стал внимательно просматривать, и мне не понравилось… Всё Путунде да Путунде… У меня даже в глазах зарябило…
- Что же прикажете сделать, ваше превосходительство?
- Ну, подыщите какие-нибудь другие, разные названия, чтобы это было правдоподобно… Мало ли там у них… Наньдягоу, Пуньдягоу, Шаулинза, Минзалинза, Мамапуза, Папапуза… и в таком роде… Всё равно их никто не разберёт… Вот и наша деревня… Мы её называем Лафатунь, а я на днях спрашивал у какого-то китайца, и он назвал её как-то вроде Пудяньдян или Бум-динь-динь, уж я не помню хорошенько.
Генерал на минуту задумался, потряхивая листом, который он держал в руках.
- Наконец, может быть, у вас вышла какая-нибудь ошибка… с вами был переводчик?
- Так точно, был… Тот самый, которого вы мне указали – ефрейтор Бурлаков.
- Ну, и что же он?
- Очень плох, ваше превосходительство.
- Гм… может быть он лучше знает чисто китайский язык, а не манчжурский. Ведь в этих двух наречиях есть небольшая разница…
- Сомневаюсь, ваше превосходительство… с ним я был совершенно как без языка. И очень жаль, что не взял нашего китайца-переводчика.
- Ах да, кстати… Вот хорошо, что вы напомнили. Это будет самое лучшее. Вы посоветуйтесь с Валентином, он даже, кажется, сам родом из Фушуна. Заберите с собой вашу работу, покажите ему, он человек толковый, отлично читает карту… Вместе что-нибудь и придумаете…
Генерал собрал листы и очень довольный, что он придумал такое удачное решение, протянул капитану руку и отпустил его.
Валентин или Валентин Петрович был природный китаец-манчжур и служил переводчиком при штабе корпуса. Настоящее его имя было Ли-ван-тин, но офицеры переименовали его в Валентина, что для русского уха гораздо благозвучнее.
Ливантин окончил курс в пекинской высшей школе, несколько лет жил в Японии, изучил язык, и, когда строилась манчжурская железная дорога, он вернулся на родину и занялся поставкой фуража для команды охранной стражи. Как все китайцы, он очень быстро и в совершенстве изучил русский язык.
Когда началась война, он занялся поставкой мяса для некоторых русских полков. Это дело у него однако не пошло. Быков, которых он пригонял с Ляохэ, раза два расхитили хунхузы, и он кончил тем, что, во-первых, женился, а во-вторых, поступил переводчиком в штаб корпуса, на жалование в сто рублей в месяц, что для китайца, даже образованного, весьма достаточно.
Все офицеры знали, что у Ливантина очень красивая жена, но он не только не соглашался показать её, но даже избегал разговора о ней.
За получаемые сто рублей Ливантин служил начальству верой и правдой и даже с опасностью для жизни. Он получал очень частые командировки в Чифу, рискуя своей шкурой, так как японцы ловили и вешали китайско-русских переводчиков, и привозил оттуда для офицеров штаба чечунчу, сигары и очень красивые китайские халаты.
Капитан, выйдя от начальника штаба, прошёл в угол двора, где в отдельной маленькой фанзе, в роде сарая, помещались ординарцы, и велел одному из них провести себя к переводчику Валентину.
На дворе было темно. Переводчик жил в той же деревне, но несколько дворов дальше. Ординарец пошёл с фонарём впереди, а капитан, шагая за ним, думал о том, что необходимо будет, пожалуй, снова съездить в Фушун, но уже с Валентином. Он был не прочь от этого, тем более, что поездка теперь не потребует работы, и благодаря переводчику, он ближе ознакомится с семейным бытом китайцев, при чём он, конечно, остановится в том же доме, где живёт знакомая молодая китаянка. Он будет иметь возможность интересно с нею побеседовать и узнает её семейное положение.
«Непременно поеду, - решил он: - это будет полезно с научно-этнографической стороны».
Фанза, в которую они вошли, была полна народу. Если б с ними не было фонаря, то капитан, войдя вперёд, сразу вступил бы в кучу человеческих тел. Тут было темно, и только налево в углу горел маленький огонёк, освещая несколько сидящих около него фигур.
В фанзе спали китайцы-рабочие местного богатого землевладельца. Головами кнаружи они, в большинстве совершенно нагие, лежали на канах плотными рядами. На полу лишь посередине оставался узкий проход, а по сторонам на циновках лежали такие же коричневые тела.
Остановившись при входе, капитан громко спросил:
- Здесь Ливантин?
- Здесь! – ответил голос из освещённого угла.
Из угла, где устроена была постель, отгороженная от остальной части кана низким столиком, на котором лежала книга и принадлежности для курения опиума, выступила фигура китайца в чёрном халате.
- Здравствуй, Валентин, - сказал капитан.
- Здравствуйте, господин капитан, - ответил китаец, чисто выговаривая по-русски.
- Ты спал?
- Никак нет, я немного смотрел, как играют в карты, а спать ещё мало время…
Капитан только при этих словах Ливантина обратил внимание на группу, около которой он остановился.
Четыре китайца, сидя на кане, играли в карты. Между ними стоял такой же столик, как и около постели Ливантина – низкий, около четверти аршина, квадратный и покрытый красным лаком. На кане, рядом со столом, стоял какой-то ящик, на котором поставлена была чашка с бобовым маслом. По краю чашки протянулся фитиль, верхний конец которого горел тусклым огоньком, сильно коптившим. Игроки были совершенно нагие и в живописных позах сидели на кане кругом стола. Масса маленьких карт, вершка в полтора длиною и в палец шириною, лежала на столе и имелась в руках у играющих. Перед каждым на столе лежали различной величины кучи чохов. Игра была азартная. Коричневые руки нервно бросали на стол маленькие карты, разрисованные какими-то значками чёрной масти, звонко прикладывали чохи к чохам, и мимоходом вытирали вспотевшие от духоты и азарта лица.
Разговоров между ними не было, и только изредка раздавалось отрывистое замечание, относящееся к самой игре. Тусклый огонёк слабо освещал их загорелые лица, но когда кто-нибудь поднимал глаза на своего соседа, то видно было, как они горели нескрываемым азартом. Проигрывал плотный, мускулистый, с хорошо выбритым лицом китаец и волновался более всех. Его длинная коса, раньше свёрнутая, как и у остальных, распуталась и упала на колени. Он не мог сдерживать своего волнения и он вскидывал взгляд, полный ненависти, на своих партнёров, как на заклятых врагов. Перед ним лежала самая маленькая кучка чохов.
Увлечённые игрой, они не обратили внимания на вошедшего офицера и, казалось, даже не заметили его.
- Это кто такие, - спросил капитан у Ливантина.
- Это здешние… Вот тот, который проиграл – это сам хозяин.
- А много он проиграл?
- Порядочно… больше двух рублей… Вот те другие – это работники… А вот тот на краю – полицейский…
- Полицейский? Зачем же он играет?
- А он нынешнею ночью дежурный. Ему спать нельзя… вот он и играет…
Около полицейского на кане лежала его красная курма с чёрной обшивкой и бамбуковая палка, при помощи которой он обыкновенно объяснялся с обывателями своего района.
- Хорошее дежурство, - ухмыльнулся капитан, оглядывая хилую фигуру полицейского, который, пользуясь свободным моментом, жадно пересчитывал свою высокую стопку чохов.
- Так вот что, Валентин, - обратился капитан к переводчику: - Я к тебе по делу. Дня через два поедем с тобой в Фушун, а оттуда дальше…
- Слушаюсь… Мне это место очень знакомо…
- Тем лучше… я только что ездил и вот составил карту… Но тут что-то неладно… Твои китайцы или совсем идиоты, или мне что-нибудь наврали…
Капитан поднёс к огоньку первый лист, и Ливантин стал его рассматривать.
- Нет это очень правильно… Вот тут Фушун, а тут дорога, а тут должна быть моя деревня… Там мой дом… там мой старый отец…
- Постой… постой… Я, пожалуй, в этой деревне и останавливался…
- Очень приятно, господин капитан… Если вы останавливались в моей фанзе, тогда мой старый отец верно был очень рад, что у него в фанзе был русский офицер… Мой отец очень любит русских…
Внезапная мысль пришла в голову капитану.
- А твоя жена тоже там живёт? – спросил он как бы мимоходом.
- Не надо говорить про мою жену… Китайские женщины этого не любят… Они своего лица никогда не показывают чужим мужчинам…
- Да, да… но твоя фанза крайняя, если ехать отсюда?
- Так точно, крайняя… Около реки… Моя фанза хорошая. Мой отец самый богатый в деревне…
- Ну, конечно, конечно… Значит, там вся твоя семья живёт… и жена, конечно, там же?
- Ну, всё равно, господин капитан, зачем говорить. Она живёт, конечно, там, у моего отца… Но её никогда нельзя видеть, она своего лица не показывает… Китайские женщины очень правильно живут… Они очень много своего мужа любят, и чужим людям никогда лиц ...

 Отправлено: 25.06.07 10:59. Заголовок: Re:

... а не показывают…
- Ну, конечно… я же не спорю… Так вот что, Валентин… я думаю, что… нам даже не стоит ехать такую даль… Если ты помнишь тамошние деревни…
- Отчего не поехать, господин капитан… Дорога очень хорошая… У моего отца самый лучший опий – шанхайский… Когда-нибудь пробовали курить опий?
- Да, как-то недавно попробовал…
- И вам понравился, господин капитан?
- Да ничего… довольно приятно…
- Вы покушаете у моего отца очень хорошие пельмени, настоящие китайские…
- Это я тоже пробовал… Нет, брат, я всё-таки думаю не ехать… Куда там, к чёрту, переть по такой жаре… Если ты знаешь названия деревень, хоть самых главных, то можно будет и здесь исправить… Вот, смотри сюда…
Капитан стал водить пальцем по карте.
- Кого ни спрошу, как название деревни – все говорят Путунде…
- Ну, да, очень глупые люди, они не понимают…
Ливантин вгляделся в карту.
- А зачем вы, господин капитан, это написали сюда – Путунде один, Путунде другой… Путунде третий…
И не договоривши, Ливантин неожиданно прорвался таким громким смехом, что сидевший рядом и считавший свой выигрыш полицейский вздрогнул, и схватился за бамбуковую палку.
- Да ты объясни, прежде чем хохотать, - пытался остановить его капитан.
Но Ливантина остановить было уже трудно. Он сел на кан и, ухватившись за бока, прерывающимся голосом проговорил:
- Это… господин капитан… по-китайски… пу-тунде обозначает… всё равно… как по-русски… не понимаю…
Капитан быстро пересмотрел все свои листы, и у него, как и у начальника штаба, зарябило в глазах.
- Ты, завтра, заходи ко мне утром, - сказал он Ливантину и стал пробираться между лежащими телами.
Ливантин, между тем, не прерывая смеха, стал говорить что-то игравшим, которые наконец прекратили игру и, когда он кончил, принялись вместе с ним хохотать на разные голоса. У хозяина, несмотря на его фигуру, голос оказался тоненький и визгливый. Он забыл о проигрыше, с размаху бросил карты на стол и повалился на спину, топча по кану своими ногами. Спящие, разбуженные смехом, как тени, вставали с канов и с пола и, услыша повторение рассказа, тоже принимались хохотать хриплыми спросонья голосами. Два китайца, неожиданно разбуженные и не успевшие опомниться от испуга, накинули на плечи свои синие кофты и опрометью бросились из фанзы на двор. Ближайшие к дому собаки подняли лай, и передали его в самый отдалённый конец тихо спящей деревни…

Маймакай. В. Табурин.

Заключение мира.
(Политическое обозоение).
Затяжные, сопровождавшиеся тяжёлой борьбой, почти всё время висевшие на волоске под угрозой разрыва, портсмутские переговоры о мире неожиданно закончились, наконец, соглашением воюющих держав. Эта радостная весть быстро облетела все страны и в самом Портсмуте вызвала шумные проявления восторга.
По словам корреспондентов, особенно силён был взрыв энтузиазма в Америке. Толпа кричала «ура», а американские дамы махали платками и проливали слёзы радости. У нас, в Петербурге, известие о соглашении, заключённом уполномоченными, не вызвало таких буйных проявлений народного ликования, но всё-таки было встречено с нескрываемым чувством облегчения. Русское общество не столько радовалось условиям мира, сколько прекращению войны. Мирные условия, сами по себе, не могут быть названы слишком обременительными, или невыгодными. Хотя война не была доведена до конца, который мог оказаться совсем не похожим на её начало, тем не менее неудачи русского оружия всё-таки не могли не оказать своего влияния на ход и исход переговоров. С первых же дней конференции русские уполномоченные отказались и от арендных прав на Квантунский полуостров, переуступленных Японии, и от южной части Манчжурской дороги, охотно признали фактический протекторат её над Кореей, приняли на себя обязанность эвакуировать Манчжурию и пр., и пр., и пр. Эти уступки не влекли за собою никакого ущерба и потому были сделаны с полной готовностью. Наибольшие затруднения встретились по вопросу о контрибуции, уступке Сахалина, передаче Японии всех интернированных в иностранных гаванях русских военных судов и ограничении права России увеличивать свой флот в Тихом океане. По всем этим пунктам Россия ответила категорическим отказом и только после личного вмешательства президента Рузвельта согласилась на уступку южной части острова в границах прежних японских владений. Сама по себе уступка части Сахалина для России тоже не имеет никакого практического значения, так как баснословные минеральные богатства острова нами не разрабатываются и потому не оправдывают значительных расходов по управлению им. Но, зато, в моральном отношении эта жертва, принесённая Россией на алтарь мира, несомненно стоит нам очень дорого, так как по общепринятому правилу уступка территории равносильна официальному признанию себя поражённой стороной. Наши уполномоченные, очевидно, не хотели жертвовать реальными выгодами во имя условных понятий и предпочли уступить часть нашей области, дабы избавить свою страну от продолжения кровопролития, колоссальных военных расходов и риска новых неудач. При таких условиях, в которые мы были поставлены, более сносный мир едва ли был бы возможным. Россия имеет полное право радоваться такой развязке и считать её благополучною, потому что при недостаточной боевой организации армии, флота и путей сообщения с театром военных действий, при беспрерывных забастовках на заводах военного и морского ведомств и беспорядках внутри империи, наименьшее зло должно считаться уже за положительное благо. При наличности таких условий никто бы не решился взять на свою совесть риск продолжать войну без уверенности в победе, потому что, в случае новых неудач, заключение мира обошлось бы гораздо дороже. Простое государственное благоразумие заставило наших уполномоченных считать худой мир лучше доброй ссоры. С решимостью и хладнокровием государственных людей они пожертвовали самолюбием народа ради его спокойствия. России приходится волей-неволей подчиниться силе неблагоприятно сложившихся обстоятельств, покорно пережить нанесённый судьбою жестокий удар и приняться в тишине за напряжённую работу внутреннего обновления, добросовестно занявшись исправлением всех неисправностей, погрешностей и пробелов, указанных неудачною войною. Такие моменты в жизни наций мучительно тяжелы, но зато плодотворны. Они ведут к просветлению национальной мысли и высокому подъему национального чувства, вдохновляют на героический труд самоусовершенствования во всех областях общественной и государственной жизни. Временно утраченная военная мощь, временно померкнувшая военная слава возвращается сама собой к тем, кто выдержал тяжёлый искус возрождения. Жизнеспособные народы крепнут от понесённых испытаний и, подобно сказочному фениксу, воскресают из пепла в жестоком огне великих национальных катастроф.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЕ СООБЩЕНИЕ.
В конце мая сего года Государю Императору угодно было изъявить согласие на принятые предложения президента Северо-Американских Соединённых Штатов о свидании русских и японских уполномоченных в целях выяснения вопроса о том, в какой мере осуществимо для обеих держав определение условий мира.
Высочайшим доверием эта важная миссия была возложена на председателя комитета министров статс-секретаря Витте и Императорского посла в Вашингтоне, гофмейстера барона Розена, получивших полномочия, в силу коих они могли в случае приемлемости японских предложений приступить и к заключению мирного договора.
По обоюдному соглашению переговоры должны были происходить на американской территории. 25-го июля состоялось в Ойстербэе первое свидание уполномоченных обоих воюющих сторон, а 27-го в Портсмуте открыты были совещания.
На втором заседании японскими делегатами представлены были выработанные в Токио условия мира.
Принимая во внимание, что некоторые из этих условий, на основании имевшихся у русских уполномоченных инструкций, представлялись совершенно неприемлемыми, редакция же других могла быть истолкована в ущерб интересам России, статс-секретарь Витте предложил японским делегатам приступить к тщательному обсуждению каждого пункта в отдельности.
Посвятив на эту работу несколько заседаний, русские уполномоченные пришли к заключению, что по четырём пунктам японских предложений не может состояться соглашение, вследствие чего японские делегаты выразили готовность испросить дополнительных инструкций от своего правительства, в видах изыскания примирительного выхода из возникших серьёзных затруднений.
После сношений с Токио, японские делегаты заявили, что они отказываются: 1.) от поставленного ими условия ограничения русских военных морских сил в Тихом океане и 2.) от выдачи Японии русских судов, интернированных в нейтральных портах; но продолжают настаивать как на уступке острова Сахалина, так и особливо на уплате Россиею военной контрибуции.
Руководствуясь данными им указаниями, российские уполномоченные решительно отвергли последние предложения, заявив, что они не могут входить в дальнейшее обсуждение условий мира до тех пор, пока Япония будет настаивать на возмещение ей военных издержек.
Принимая во внимание, что таковой оборот дела мог повести к разрыву переговоров между уполномоченными обеих держав, президент Северо-Американских Соединённых Штатов, по почину коего состоялись совещания в Портсмуте, решился вновь обратиться через посредство представителя Штатов в Петербурге к Государю Императору, прося, во имя одушевляющих Его Императорское Величество чувств человеколюбия, согласиться для избежания дальнейшего кровопролития, на принятие нового предложения японского правительства.
Предложение это сводилось к тому, чтобы Россия, в виду созданного высадкою японских войск фактического положения вещей на Сахалине, согласилась оставить за Японией принадлежавшую ей до 1875г. южную часть острова, при условии выкупа северной за вознаграждение в сумме 1.200.000.000 ийен.
Выражая президенту Рузвельту признательность за проявленное им стремление содействовать восстановлению мира, Государь Император однако не нашёл возможным принять помянутое предложение, по существу равносильное уплате Японии военной контрибуции.
Извещённые через российских уполномоченных о таком решении, японские делегаты на заседании 16-го августа заявили, что, согласно полученным ими указаниям от своего правительства, Япония отказывается от всякого денежного вознаграждения за военные расходы, но сохраняет за собою южную часть Сахалина, ныне ею занятую, с обязательством – не принимать военных мер в этой части острова, не возводить там укреплений и держать Лаперузов пролив открытым.
Таким образом, вслед за внесением означенного заявления в протокол, кончились совещания делегатов по предварительным условиям мира, которые должны послужить основою для окончательного мирного договора между Россиею и Японией.

 Отправлено: 10.07.07 05:47. Заголовок: Re:

«Нива» №38 (24 сентября 1905 года).
Тексты: Испорченная натура. Повесть кн. М. В. Волконской (Продолжение). – На войне (От нашего специального корреспондента). – А. Ф. Кони. – Семена разногласий в портсмутском соглашении (Политическое обозрение). – Цепная железная дорога на гору св. Давида в Тифлисе. – Лазарет больных и раненых воинов в г. Риге. – Смесь. – Учреждение Государственной Думы (Продолжение). – Объявления.
Фотографии: Наш специальный корреспондент В. Табурин на передовой позиции (S. R. – похож на актёра Ю. Яковлева средних лет). - Наш специальный корреспондент В. Табурин в окопах на передовой позиции. – 3-й Сибирский армейский корпус генерала Иванова. Гг. офицеры 22-го Восточно-сибирского стрелкового полка 6-й Восточно-сибирской стрелковой дивизии генерала Данилова. 1.) Командир полка полковник К. Г. Некрасов. 2.) Подполковник К. Л. Гиждеу (за бои 16 августа и 28 сентября награждён орденом Св. Георгия 4-й степени и чином подполковника). 3.) Капитан А. Ф. Зенкович (командовавший в Тюренченском бою у Потетензы 7 ротой). 4.) Полковой священник отец Александр Смирнов. 5.) Полковой адъютант штабс-капитан А. А. Правиков (18 апреля 1904 г. ранен у Потетензы в голову, возвратился в июне 1904 в строй и с тех пор участвовал во всех боях). 6.) Подпоручики Н. М. Кременецкий. 7.) Г. Ф. Пашутин. Прапорщики: 8.) А. Г. Вейн. 9.) И. Т. Кункевич. 10.) Ф. Ф. Кельман. 11.) Капельмейстер. – Типы Манчжурии. Старик предсказатель будущего (маг). – Группа 15-го Восточно-сибирского полка, бывшего в Порт-Артуре, теперь в плену в Японии, в г. Сизуока. 1.) Поручик Мумжиев. 2.) Прапорщик Гейнце. 3.) Поручик Почирский. 4.) Подпоручик Никольский. 5.) Поручик Сильвин. 6.) Переводчик Акимаса Яги. 7.) Лейтенант Ишару Иосикава. 8.) Капитан Фризель. 9.) Делопроизводитель штабс-капитан Иванов. 10.) Штабс-капитан Прохорович. 11.) Подпоручик Карбаинов. 12.) Подпоручик Левандовский. 13.) Подпоручик Амбросов. 14.) Японский унтер-офицер. 15.) Наша полковая дама Женя, дочь штабс-капитана Иванова, была ранена в голову. – Воины: Полковник генерального штаба Б. В. Андреев, скончался вследствие раны, полученной при деревне Сумапу. – Врач Б. А. Бертенсон, погибший вместе с броненосцем «Император Александр III» в Цусимском бою. – Ротмистр Б. А. Краузе, раненый в грудь на вылет в бою при Шахэ. – Капитан 213-го Оровайского пехотного полка С. Ф. Геппен, раненый остался на поле сражения в деревне Шоуламцы в Мукденском бою 19 февраля; пропал без вести. – Капитан 26-го Восточно-сибирского стрелкового полка Романов, раненый и контуженый при бомбардировке укрепления №3 в Порт-Артуре. – Капитан 35-го Брянского пехотного полка С. А. Эвенбах, контуженый под Ляояном и раненый у Шахэ. – Лейтенант С. М. Рославлев, погибший 14 мая на транспорте «Камчатка» в Цусимском бою. – Штабс-капитан 22-го Восточно-сибирского стрелкового полка А. А. Качалов, убит 18 февраля при деревне Мадзяньдань при занятии Ключевой сопки. – Штабс-капитан В. К. Вадецкий, заслуживший отчаянными набегами широкую известность в армии. – Штабс-капитан 124-го Воронежского пехотного полка А. И. Есаулов, контуженный в бою под Мукденом. – Штабс-капитан 33-го Елецкого пехотного полка И. Я. Калнин, раненый в бою при деревне Мадяпу 26 февраля с.г. – Поручик 147-го Самарского пехотного полка В. М. Петров, раненый в бою под Мукденом. – Поручик 15-го Восточно-сибирского стрелкового полка Ф. З. Амбросов, раненый в ноги в Порт-Артуре, в настоящее время находится в плену в городе Мацуяме. – Поручик 13-го Восточно-сибирского стрелкового полка С. Н. Ермаковский, за защиту Порт-Артура награждён орденом Св. Анны 3-й степени и орденом Св. Станислава 3-й и 2-й степеней; умер от ран, полученных на Угловой горе. – Поручик 288-го Куликовского пехотного полка К. И. Ильин, убит под Мукденом. – Поручик 16-го Восточно-сибирского стрелкового полка Г. А. Лыкошин, скончавшийся от ран, полученных при защите Порт-Артура. – Хорунжий 1-го Оренбургского казачьего полка И. Н. Лосев, раненый в бою навылет 25 февраля под Мукденом. – Подпоручик 34-го Севского пехотного полка А. О. Гомаль 2-й, убитый на Сяоканлинском перевале 5 июля 1904 года. - Подпоручик 13-го Восточно-сибирского стрелкового полка М. Г. Попов, убитый миной Уайтхеда при защите Порт-Артура. – Подпоручик 10-го Омского пехотного полка А. А. Зборовский, убитый в бою под Мукденом. – Подпоручик 97-го Лифляндского пехотного полка Ф. А. Де-Витт, скончался от ран, полученных в бою под Мукденом. – Подпоручик 57-го Модлинского пехотного полка В. В. Лихачёв, раненый в бою под Сандепу 16 февраля 1905 г. - Подпоручик 35-го Восточно-сибирского стрелкового полка А. Н. Альмединген, раненый в бою при деревне Хегоутай. – Подпоручик 55-го Подольского пехотного полка В. И. Черный, пропал без вести в бою под Мукденом. – Подпоручик 138-го Болховского пехотного полка С. В. Иванченко, раненый в бою под Мукденом; находится в плену в городе Фуока. – Прапорщик 53-го Волынского пехотного полка П. Н. Кухто, раненый в бою под Мукденом. – Доброволец Георгий Алхазов, раненый сразу 3-мя пулями в бою под Мукденом. – Студент-медик В. П. Гайдебуров, поступивший добровольцем в 138-й Болховский пехотный полк, ранен в бою под Шахэ и награждён орденом Св. Георгия 4-й степени (последний из воинов). – Новый варшавский генерал-губернатор, генерал-лейтенант генерал-адъютант Г. А. Скалон. – Лазарет больных и раненых воинов в Риге. Палата лазарета. – Первый выпуск сестёр милосердия Хирургической Общины профессора Пирогова, находящийся на Дальнем Востоке. – Цепная железная дорога в Тифлисе. Машинный зал с динамомашинами. - Цепная железная дорога в Тифлисе. Виадук в 80 метров длины. - Цепная железная дорога в Тифлисе. Нижняя станция железной дороги.

На войне (От нашего специального корреспондента).
С Юга на Север.
От многих офицеров слышишь, что они ведут дневники и записки. Дело, конечно, интересное и удобное в походе, потому что не требует никаких специальных приспособлений. Единственное затруднение заключается в том, что бумага и письменные принадлежности в Харбине страшно дороги. Но ни перед какими затратами пишущие мемуары не останавливаются, потому что всё происходящее ныне здесь перед глазами заносить на бумагу они «считают своим долгом».
Кроме бумаги в громадном количестве расходуются также фотографические плёнки, получаемые тоже по цене весьма возвышенной. Катушка, стоящая в Петербурге рубль с копейками, стоится здесь в пять-шесть рублей и дороже. Разные проявители и фиксажи, которые продаются в Петербурге коробками с десятками готовых патронов и ценою в один рубль с небольшим за коробку, продаются здесь отдельными патронами по 60 к. и до рубля за патрон, т.е. почти в десять раз дороже. Но так как между офицерами много страстных любителей фотографического дела, то, несмотря на возвышенные цены, спрос на фотографические принадлежности не уменьшается.
Особенно много было офицеров, занимавшихся фотографией, при прежнем главнокомандующем, и особенно среди чинов его штаба и других штабов. Когда главнокомандующий куда-нибудь выезжал или выходил со своей свитой, то обыкновенно каждый из свиты имел при себе изящный ручной аппарат. Когда его высокопревосходительство останавливался, чтобы посмотреть в бинокль или поговорить с кем-нибудь, то аппараты сейчас же раздвигались, блестя на солнце своей металлической отделкой, и среди приличной моменту тишины нежно щёлкали металлические затворы. В общем картина получалась очень оригинальная и элегантная. Приятно было видеть, с каким рвением офицеры свиты старались увековечить каждый шаг своего главнокомандующего.
Как то раз, присутствую при такой сцене, в качестве зрителя, я одному знакомому офицеру, у которого не было аппарата, осторожно задал следующий вопрос:
- Скажите, пожалуйста, полковник, какое было бы ваше мнение, если бы главнокомандующий вдруг… ни с того, ни с сего… запретил бы всем офицерам, принимающим участие в войне с японцами… запретил бы заниматься фотографическим искусством…
Полковник был человек добродушный, но мой наивный вопрос заставил его саркастически улыбнуться.
- Чего же ради? Странная идея. Занятие это никому не мешает, а всякому приятно иметь воспоминание. Это может даже принести пользу, как материал…
- Польза, конечно, громадная… для фотографического дела. – поспешил согласиться я. – Насколько мне и, должно быть, и вам известно, что при штабе главнокомандующего и даже при штабе каждой армии существуют специально для этого назначенные лица из офицеров, так называемые «фотографы армии». Они работают непрерывно, и все эти любительские работы являются плохим повторением их работ.
- Ну так что-же? И пускай себе щёлкают… Времени это отнимает немного… Какой-нибудь момент…
Я стал было говорить на тему о «моменте», который в военном деле играет иногда большую роль, в особенности во время боя, когда мне приходилось наблюдать занятие с аппаратами под аккомпанемент орудийной стрельбы и трескотни пулемётов. Кроме того, если считать по пальцам, катушка имеет двенадцать плёнок, т.е. двенадцать «моментов», десять катушек – сто двадцать «моментов» и т.д. После этого наступают целые часы с разными фотографическими лабораторными операциями, которыми, как известно, любители сильно увлекаются…
Неизбежные любительские неудачи ведут к упорному желанию добиться успешных результатов, и число «моментов» увеличивается…
Но полковник прервал меня, решительно махнув рукой.
- Э! Бросьте ерунду… Что тут толковать. Начальство лучше нашего знает, чего можно и чего нельзя. Раз это не запрещается, значит… нечего и толковать.
Тут же мне припомнился один случай. Когда, во время боя под Ляояном, вдоль насыпи железной дороги пробиралась пехотная цепь, идя на поддержку атакующим деревню, офицер, который её вёл, обратился ко мне, торопливо и взволнованно говоря:
- Нет ли у вас катушки… свободной? Дайте ради Бога…
- Есть, но мне самому нужно..
- Ради Бога! Я вам заплачу три, пять, десять рублей… сколько угодно, только уступите.
В его голосе было столько мольбы и отчаяния, точно от этого зависела победа над японцами. Я решил дать ему катушку в виде добровольного пожертвования. Для этого пришлось встать, что было очень неприятно, т.к. над насыпью свистели пули. Поручик торопливо примерил катушку по ширине своего аппарата, который у него висел в сумке, рядом с револьверной кобурой, и поблагодарил меня в самых тёплых выражениях.
- Где же вы её зарядите? – полюбопытствовал я.
- Я со всей цепью залягу и где-нибудь между грядками всё и сделаю… Зато у меня будут не снимочки, а сахар…
- А вам это не помешает… вообще… всему прочему?..
- Ерунда! Ведь это же один момент…
Надо быть справедливым. Я уверен, что ни тот полковник, ни этот поручик не сговаривались во взглядах на этот незначительный предмет, а потому такое единодушие могло быть только истиной. Я и сам должен был придти к заключению, что это действительно «ерунда».
На полях Манчжурии, кроме расстрелянных патронов, разбросано не мало пустых катушек от фотографических плёнок. Но к сожалению, из всего громадного количества снимков, удачных весьма мало. Самые неудачные конечно «боевые» снимки. Это, собственно говоря, даже просто абсурд, если снимающий рассчитывает поймать на свою плёнку неприятельские фигуры. Во время стрелкового боя, на расстоянии версты и более их не возьмёт ни один аппарат, а во время атаки, когда нужно думать о самозащите, самый ярый фотограф забудет о существовании своего аппарата.
Но, в конце концов, большинство офицерских записок и снимков пропало во время мукденского отступления. На это я слышал жалобы от многих офицеров.
Надо по правде сказать, что для наблюдательного человека вся здешняя жизнь, от Харбина до передовых позиций, представляет много искушения для ведения записок. Люди, которые умеют сживаться с обстановкой и подчиняться ей, испытывают здесь одну тоску по родине, но для тех, которые умеют смотреть на вещи объективно и для которых впечатления не теряют своей свежести, каждый шаг и каждое явление представляются и обыденным и интересным.
Возьмём для примера в период затишья обыкновенную поездку по железной дороге от позиций до Харбина.
Наступления японцев ждали пять месяцев. За всё это продолжительное время шли непрерывные работы для их встречи. Земля изрыта окопами, ходами, редутами, волчьими ямами. Когда после войны китайцы придут на свои поля, то много времени и труда потребуется для того, чтобы привести их опять в надлежащий вид. Их трудно будет даже разобраться в своих участках, до того вся местность изменила свою топографию. Трещинки затерялись, проведены новые дороги, многие деревья срублены.
Наступления японцев не дождались до настоящего дня. Чтобы дать офицерам отдохнуть от однообразной утомительной жизни на позициях, командиры частей стали отпускать их в Харбин, но не в отпуск, потому что в военное время это не разрешается, а в поездку для какого-нибудь поручения.
Я поехал с позиции 6-го корпуса с подполковником С. Погода была чудная и нас отправились провожать полковые врачи, которым хотелось прокатится верхом. Сами мы ехали в двуколке, наш путь лежал на станцию Сыпингай, которая своей водокачкой видна с места нашей стоянки. До станции вёрст пять-шесть.
Дорога идёт мимо позиций 8-го корпуса. Эти позиции, расположенные на хребте, идущем по фронту, очень живописны. Склоны изрезаны окопами, которые видны лишь на близком расстоянии и то не с фронта, а с фланга. Опытный взгляд заметит то там то сям небольшие отверстия, прикрытые блиндажами – это места для пулемётов. На краю откоса, на видном месте, под высоким блиндажом заметен такой же пункт для пулемёта. Новоприбывший офицер наверное скажет, что место неудачное, потому что слишком обнаружено и не имеет вблизи прикрытия стрелковых окопов. Но более опытный улыбнётся и скажет, что блиндаж фальшивый и сделан специально, чтобы ввести неприятеля в заблуждение. Вот две-три фанзы, почему-то оставленные нетронутыми, в то время как другие срыты, чтобы не мешали обстрелу. В глинобитных стенах дворов зияют бойницы для стрелков, и эти фанзы кажутся грозными среди скрытых укреплений, но роль их самая пассивная – они предназначены специально для привлечения неприятельских снарядов. Новичок опять скажет, что всё это придумано очень хитро, но упущено из виду, что неприятель при наступлении может иметь в них точку опоры. Более опытный офицер опять улыбнётся и ответит, что как только неприятель догадается это сделать, то сейчас же взлетит на воздух.
Если бы полководец прежних, даже недавних, войн взглянул бы снаружи на нынешние укрепления позиции, то был бы сильно удивлён, не найдя в них самого главного – артиллерии. Ни на склонах гор ни на гребне не заметно грозных орудийных дул. Гребень хребта совершенно чист и ни чем не привлекает внимания неприятеля.
Но батареи, т.е. позиции их, на своих местах по ту сторону хребта. Неприятель их не может видеть и они не могут видеть неприятеля. Для нынешних артиллеристов это и не нужно. Они стреляют по таблицам и по угломеру – по невидимой цели.
Наша дорога извивается между проволочных заграждений, так что ночью ехать здесь небезопасно.
Проезжаем мимо группы солдат, которые вправо от дороги копошатся в траве. Останавливаемся, чтобы закурить папироски, что при движении тряской двуколки сделать невозможно, и кстати вылезаем, чтобы посмотреть, чем занимаются солдаты. Издали похоже, что они, стоя на коленях, стирают бельё. Но при стирке бельё становится белее, а у них оно покрывается зелёными пятнами. При ближайшем рассмотрении и расспросах оказывается, что они пользуются новоизобретённым способом окраски белых рубах. Способ очень простой и естественный. Рубаха кладётся на траву и растирается пучком свежей травы, окрашиваясь её соком.
Белые рубахи признаны неудобными, так как слишком отчётливо выделяют фигуру солдата на всяком фоне. Интендантство уже с начала компании озабочено изысканием наиболее подходящего цвета для летних гимнастёрок и до сих пор этого загадочного цвета не найдено. Каждый начальник части, в виде опыта, придумывает свою собственную окраску для солдатской одежды. На этой почве происходят даже соревнования. Каждый старается найти цвет, наиболее подходящий к условиям местности, и избегает подражать своему соседу. Поэтому все полки окрашены в самые разнообразные цвета. За несколько дней до нашего отъезда с позиции по случаю какого-то праздника был парад двум полкам 72-й дивизии – Тарусскому и Куликовскому. Очень красиво было издали, как маршировали эти два полка, построенные один против другого. Тарусский полк был одет в рубахи серо-фисташкового цвета, а Куликовский в ярко-голубые.
Когда же соберётся несколько полков, то картина получается в высшей степени живописная; кажется, никогда ещё на земле не было такой разноцветной армии.
Окраска соком травы есть последнее слово в этом искусстве. Мысль конечно та, что солдат травяного цвета не будет заметен в траве. Но, к сожалению, переходя на песчаное место, он не может, как хамелеон, сразу переменить окраску. Но даже и в траве он не заметен, только пока он лежит, а когда встанет, то кажется движущимся кустом и притом необыкновенно яркого цвета.
Так что можно сказать, что это изобретение, хотя и очень остроумное, но не совсем рациональное.
Прошлым летом, когда армия стояла под Айсандзаном (где, кстати сказать, позиции всеми считались неприступными и были отданы без боя), я ранним утром вышел на прогулку в этой замечательно живописной местности. Среди высоких гор в долинах виднелись разбросанные палатки. В тени грушевых садов струились дымки от костров, на которых солдаты варили чай.
Обмелевшая река обнажала ярко-жёлтый песок своих берегов. По склонам гор, будто нарочно набросанные, валялись тысячами крупные осколки горных пород, сверкая на солнце своими синими, голубыми и красными изломами. Но во всей этой богатой красками картине один далёкий предмет обращал на себя особенное внимание. Этот предмет имел форму пирамиды и находился в долине на расстоянии около версты. Главное, чем он привлекал к себе внимание, это был его необыкновенно яркий зелёный цвет, и хотя он стоял среди травы, всё же на фоне гармоничных красок природы он резко выделялся и беспокоил зрение.
Такую пирамиду я первый раз видел в Манчжурии, и несмотря на изнурительную жару захотел её осмотреть поближе. Пришлось переходить реку вброд. На другом берегу, как назло, оказалось болото. Побродив по разным направлениям около получаса, чтобы выбраться на твёрдую землю, я уже думал, что за рельефом местности потеряю из вида интересную пирамиду, но когда дорога поднялась на пригорок, то зелёный предмет опять засветился, как фонарь, и неудержимо манил к себе. Отдохнув минут десять, я удвоил шаг и вскоре увидел, что недалеко от пирамиды раскинуто несколько палаток. Это было жаль. Историческая пирамида теряла свою таинственность. Когда же я подошёл совсем близко, то увидел, что это была обыкновенная палатка, выкрашенная в зелёную краску. Оттуда доносились разговоры и смех. Около палатки стояли две лошади, которых держал казак. Обойдя со стороны, я увидел из-за приподнятого полотнища группу офицеров, которые пили ром с чаем.
Ничего другого не оставалось, как войти в палатку и представиться им.
После первых разговоров о манчжурской жаре (тема очень благодарная) и о неприступности айсандзанских позиций (кто-то припомнил, что даже против китайцев японцы потерпели здесь неудачу) я полюбопытствовал, чем вызвана необыкновенно оригинальная идея выкрасить палатку в зелёный цвет.
- Ах, эту нашу палатку, - отозвался почтенный капитан с подвязанной щекой: - это, видите ли, мы хотели придумать такой цвет, чтобы палатка была незаметна среди окружающей местности.
У капитана болели зубы, и очевидно ему было вовсе не до шуток. Но зато казачий офицер, сидевший без мундира (его казачество заметно было по его лампасам), громко расхохотался и сказал, что наверно именно своим диким цветом палатка и приманила меня сюда…
Я сообразил, что если чистосердечно признаюсь в этом, то пристыжу самих же изобретателей, и рассказал, что держал путь вовсе не в их сторону, а попал сюда из-за палатки, причём должен был переходить реку вброд, попал в болото и т.д. Но вместо смущения на лицах изобретателей стала разливаться радостная улыбка и, в конце концов, они расхохотались таким дружным смехом, что я принужден был в смущении замолчать.
Даже капитан с зубной болью, держась рукой за подвязанную щеку, хохотал смехом, похожим на страдальческий стон. Ему бы уж совсем не следовало, потому что он очевидно состоял в числе изобретателей.
Казачий офицер стучал кулаком по столу и во всё горло кричал:
- Я так и знал! Я так и знал! Ведь я и сам сюда попал из-за этой проклятой невидимой палатки. Ведь я их первый раз вижу! Чудный народ! (Офицер хотел сказать: «чудный ром», но оговорился). И несколько ни жалею! Ей-Богу не жалею! Чудный ро… народ! Господа, предложите же гостю чаю…
У меня отлегло от сердца… Не я один попал на удочку остроумного изобретения.
- Скажи по правде, - обратился казак уже на «ты» к подвязанному капитану: - ведь вы это нарочно устроили, чтобы заманивать к себе гостей?
- Вовсе не для гостей, - ответил сердито капитан, которому было действительно не до гостей: - а так… в виде опыта…
Ещё неделю необыкновенная палатка стояла в Айсандзанской долине, после чего наступил период дождей, и все следы неудачного изобретения были смыты потоками манчжурского ливня.
…Итак, мы приближались к водокачке станции Сыпингай. Дорога от фронта позиций сворачивала вправо, т.е. к югу, а хребет тянулся дальше на восток, пересекая железнодорожную линию под прямым углом.
Сыпингай маленькая станция – конечный пункт нашей теперешней дороги. Впрочем, в последние дни приступлено к продолжению линии (которая при отступлении была разрушена) далее на юг. Линия авангарда находится значительно южнее этой станции, южнее даже станции Шуанмяоцзы, которая находится в наших руках.
От Сыпингая отходит три поезда в день и, кроме того, стоит так называемый «головной» военный железнодорожный поезд с солдатами для производства дорожных работ.
На станции нет ни кассы, ни контроллёров. Офицеры, едущие на север, садятся в любой классный вагон (большею частью третьего класса) или, если такого нет, то в теплушку, и едут спокойно до Гунжулина. Там уже порядки меняются.
В Годзядяне поезд останавливается на несколько часов. На отдельной ветке здесь стоит поезд главнокомандующего. Он отделён от главной линии небольшим продольным хребтом, так что проезжающим поездам видны только два-три последние вагона. В крайнем вагоне-салоне с зеркальными окнами со всех сторон можно часто видеть сидящего главнокомандующего в обществе чинов своего штаба. Когда приходит с севера воинский поезд, главнокомандующий идёт на станцию, чтобы поздороваться с молодыми солдатами и осмотреть их. Он всегда скажет солдатам несколько одобрительных слов, понятных и близких солдатскому сердцу.
В поезде помещается штаб главнокомандующего и лица более или менее причастные к штабу. Тут же живёт корреспондент одной петербургской газеты. Но близость к штабу не всегда бывает гарантией достоверности получаемых сведений. Этого самого корреспондента я встретил на станции, собирающегося ехать в Гунжулин к полковнику Пестичу, который заведует цензурой корреспонденций. Под строжайшим секретом коллега сообщил мне, что в видах ожидаемого перемирия, N-ная дивизия приостановлена в Иркутске, о чём он спешит послать телеграмму в Петербург. Но к удивлению нашему в Гунжулине мы встретили эшелон как раз этой дивизии, а дальше я встречал эти эшелоны вплоть до Харбина.
По другую сторону дороги тоже на отдельном тупике стоит небольшой, но шикарный поезд прусского принца Леопольда. Принц ведёт жизнь чрезмерно регулярную. В определённое время и определённое число минут он выходит постоять на площадке вагона. В определённые часы прогуливается по платформе. В окна его вагона наши офицеры могут видеть поучительный пример самодеятельности: принц сам себе чистит сапоги и платье.
Выйдя из Годзядяня, поезд через полчаса приходит в Гунжулин. Мы прибыли туда часа в два дня, а так как поезд идёт на север один раз в сутки – в 10 часов утра, то нам приходилось здесь ночевать. Покуда нужно было подумать об обеде. На станции есть буфет, но там до такой степени бывает полно офицерством, что найти свободного места нет возможности. За прилавком буфета стоит хозяйка – молодая особа, на лице которой написано, что она счастливейшая женщина в мире. И это понятно, так как во всём районе она единственная представительница своего пола, и глаза почти всех офицеров русской армии (потому что Гунжулина и его буфета никак не минуешь) обращены на неё. Ради её прекрасных глаз офицеры не очень настойчиво торопят китайских «боек» и не жалуются, если суп подаётся холодным.
Мы с подполковником С. однако лицезрению прекрасной буфетчицы предпочли исправных боек и решили пообедать в офицерской столовой, хотя это спряжено было с большими затруднениями. Столовая находится против вокзала по другую сторону линии, шагах в пятидесяти. Вывеска «офицерская столовая» заманчиво смотрит на проголодавшегося путешественника. Но к сожалению накануне шёл дождичек и было довольно грязно, или, как выражаются солдаты – «сыро». Но надо знать, что подразумевается под этим словом по манчжурским понятиям.
Мой спутник посоветовал мне посмотреть на часы, так сказать с научной целью, чтобы решить вопрос о том, во сколько времени расстояние в пятьдесят шагов можно пройти по манчжурской грязи.
После десяти-пятнадцати шагов уже чувствуешь утомление, точно прошёл несколько вёрст. Чтобы переступить ногой, нужно сначала вытащить её из глинистой грязи, которая всасывает как насос.
Кое-где виднелись калоши и опорки пешеходов, потерпевших крушение. Каких-нибудь следов тропинки нигде не видно, а потому можно смело идти прямым путём. Впереди нас в стороне пробирались или отдыхали, конечно стоя, другие путешественники. Они очень похожи были на тех мух, которые попадают на липкую бумагу и, не имея сил вытащить ноги, в отчаянии трепещут крыльями. У человека крылья заменяются руками, которыми он размахивает для соблюдения равновесия.
Один солдат в полном снаряжении неутомимо занимался тем, что, опираясь на винтовку, он сначала вытаскивал из грязи её, а потом ноги, и ни шагу не двигался вперёд.
В конце концов мы дошли до столовой без материальных потерь, утешаясь мыслью, что могло быть гораздо хуже, потому что, судя по сообщению «Харбинского вестника», благоустройство Гунжулина стараниями местной администрации приведено в наилучшее состояние.
А что действительно состояние дорог в Манчжурии может быть гораздо хуже, в этом я убедился в городе Маймакае, где стоят части нашей второй армии. Тут уж не просто «сыро», а весьма сыро. На главной улице есть лужа, наполненная не водою, а густою жидкостью в роде дёгтя. Эту лужу охраняет специальный караул, и часовые посылают и конных и пеших в обход другими улицами, потому что в этой луже потонули два китайца и один бык.
Для тех, кто побывал в Манчжурии во время войны, по возвращению в Россию будет с непривычки казаться очень странным, что бутылка пива стоит десять копеек, фунт хлеба три копейки, обед в ресторане всего один рубль, извозчики за часовой конец берут не больше рубля, а табак, вина и прочие товары продаются по тем же ценам, которые показаны в прейскурантах. Теперь, живя здесь, даже не верится, что есть такая благодатная страна.
В Харбине, если съездишь на пристань часа на два на три и затем, вернувшись домой, спросишь у извозчика, что это стоит, то он с гордостью отвечает, что это стоит пятнадцать рублей. Гордость его при этом доходит до того, что он даже не спрашивает на чай.
У петербургского извозчика не всегда бывает сдачи с рубля, а харбинский извозчик всегда с готовностью разменяет вам сто рублей, причём ужасно долго перебирает пачки кредитных билетов, листы государственной ренты или других новых бумаг, которые он таскает с собою – дома оставлять нельзя – ограбят, а в банк простой народ сдаёт свои деньги неохотно, в особенности после гибели нескольких сот тысяч в мукденском отделении во время отступления.
Когда мы добрались до офицерской столовой, у дверей которой услужливый бойка стал лопаточкой откапывать наши сапоги из глыб приставшей к ним глины, - я посмотрел на часы. На дорогу мы употребили 25 минут, т.е. в минуту проходили ровно два шага. Приятно, когда научные вычисления получаются в округлённых цифрах и не требуют головоломной работы.

Харбин. В. Табурин.
(Окончание следует).

СЕМЕНА РАЗНОГЛАСИЙ В ПОРТСМУТСКОМ СОГЛАШЕНИИ
(Политическое обозрение).
Народное движение в Японии вынудило токийское правительство официально огласить некоторые пункты договора, о котором вся русская печать до сих пор имеет только неясные неофициальные сведения, исходившие от наших уполномоченных.
Между русскими неофициальными и японскими официальными источниками сразу обнаружилось резкое разногласие.
Мы считали, например, Лаперузов пролив по условиям мирного договора, открытым для плавания, а возведение каких бы то ни было укреплений на Сахалине противоречащим взаимным обязательствам сторон; между тем японский министр-президент граф Коцура в отчёте о договоре, прочитанном на собрании представителей всех оппозиционных партий, в видах успокоения страны, формально заявил, будто бы Япония считает себя в праве укреплять берега Лаперузова пролива с тем лишь единственным условием, чтобы он оставался открытым. Надо надеяться, что в этом случае мы имеем дело с каким-нибудь недоразумением или же с явным злоупотреблением недостаточно точной редакции договора. Раз обе стороны обязались не возводить никаких военных укреплений на разделённом между ними острове, то, уже в силу одного этого обязательства, японцы лишаются права возводить какие бы то ни было укрепления и на сахалинском берегу Лапер ...

 Отправлено: 10.07.07 05:47. Заголовок: Re:

... узова пролива. Возведение укреплений, закрывающих проход через пролив линиею артиллерийского огня, ни в каком случае и ни при каком толковании не вяжется с обязательством оставить его открытым. Никто в мире не говорит о Дарданеллах, как об открытом проливе, потому что каждое судно, проходящее под дулами перекрещивающихся береговых орудий, может быть моментально обращено в щепки и не выпущено в море. Постройка береговых батарей даёт право в любой момент фактически совершенно закрыть пролив и нарушает всякие гарантии действительно свободного плавания. Закрытие последнего, оставшегося свободным, выхода из Японского моря в Тихий океан лишает Россию доступа к дешёвым мировым путям морских сообщений, превращает её в безнадежно-континентальную державу, обрекает на вечный застой развитие её морского торгового флота и, следовательно, будет страшно тормозить естественный рост промышленных сил государства. С горьким чувством соглашалась Россия на уступку части Сахалина, как территории слишком отдалённой и не имевшей для великой континентальной страны большого значения и, в то же время, кровно-необходимой для страдающей избытком населения Японии, но едва ли наши уполномоченные изъявляли своё согласие на устройство новых Дараданелл на Дальнем Востоке, едва ли они сознательно отказывались от права России дать свободный выход в океан товарам, доставляемым великой сибирской магистралью. Такая уступка принесла бы неисчислимый материальный ущерб стране, она сделала бы почти потерянными все наши затраты на постройку сибирской рельсовой сети. Очевидно, заявление графа Коцуры построено на каком-нибудь глубоком недоразумении.
Ещё непонятнее разногласие между русскими и японскими версиями договора относительно манчжурской железной дороги. Хотя последняя и представляет собою формально собственность частного общества, тем не менее по мирному соглашению южный отрезок её уступлен Японии. По сведениям, распространившимся через посредство от русской миссии в Портсмуте, крайнею северною точкою японского отрезка считалась станция Чантуфу, но граф Коцура самовольно передвинул её на 115 вёрст севернее. Глава японского кабинета на этот раз, по-видимому, слишком увлёкся и зашёл чересчур уж далеко. Он отнял у нас гораздо больше, чем была в силах отнять вся армия маршала Оямы. Положим, иногда дипломатам удаётся делать большие завоевания, чем воинам, но мы надеемся, что граф Коцура сделал ещё большее завоевание, чем это удалось барону Комуре. Выгоды, полученные Японией, и без того столь громадны и существенны, что даже революционные протесты японской толпы против мирного договора многим в Европе начинают казаться в высшей степени подозрительными. В комедии разрушения полицейских будок и двухдневного запрещения оппозиционных газет, во всём этом «бурном» движении, вызвавшем «успокоительные признания» графа Коцуры, не имеем ли мы дела с тройной дипломатической игрой, рассчитанной на вымогательство дальнейших уступок со стороны России? Совершив выгодную покупку, не надеется ли японская тройная дипломатия сделать её ещё более выгодной путём маленьких обмеров и обвесов редакционного характера? Россия хотела не худого, а хорошего и прочного мира, и, если портсмутский договор окажется для неё слишком уж убыточным, то сильная, верующая в своё призвание нация на него взглянет как на временное перемирие, открывающее новую эру напряжённой борьбы. Во имя гуманности и человеколюбия нужно желать, чтобы портсмутский договор не заключал в себе зародышей распада и взаимного недовольства и чтобы он обеспечил обеим нациям, которым предстоит отныне жить в близком соседстве, путь к внутреннему согласию и сближению.

 Отправлено: 16.07.07 09:50. Заголовок: Re:

«Нива» №39 (1 октября 1905 года).
Тексты: Испорченная натура. Повесть кн. М. В. Волконской (Продолжение). – На войне (От нашего специального корреспондента). – Вечер на Карадаге. – Молитва после скорби. Стихотворение М. Лохвицкой. – М. А. Лохвицкая-Жибер. – Особое совещание для рассмотрения дополнительных правил к положению о Государственной Думе. – Группировка держав на Востоке (Политическое обозрение). – Лазарет для раненых воинов при Экспедиции заготовления государственных бумаг. – С. П. Глазенап. – Граф С. Ю. Витте. – Автономия нашей высшей школы. – Учреждение Государственной Думы (Продолжение). – Объявления.
Фотографии: Особое совещание графа Сольского…1.) Граф Д. М. Сольский. 2.) Князь А. Д. Оболенский…7.) Н. М. Чихачёв. 8.) Н. С. Таганцев….(часть снимка утеряна). – М. А. Лохвицкая-Жибер (+ 27 августа с.г.). – Новый минный крейсер «Украина», построенный на добровольные пожертвования. - Новый минный крейсер «Войсковой», построенный на добровольные пожертвования. – Профессор С. П. Глазенап (По поводу 35-летия учёной деятельности). – Лазарет Экспедиции заготовления государственных бумаг. Приёмная. - Лазарет Экспедиции заготовления государственных бумаг. Читальня. - Лазарет Экспедиции заготовления государственных бумаг. Раненые, доктор, заведующий лазаретом, сёстры и санитары. - Лазарет Экспедиции заготовления государственных бумаг. Операционно-перевязочная палата. - Лазарет Экспедиции заготовления государственных бумаг. Столовая. – Группа чинов Управления дежурного генерала при Главнокомандующем, на станции Гунчжулин. – Возвращение С. Ю. Витте в Петербург. Встреча на вокзале Варшавской ж.д. – Председатель Комитета Министров, статс-секретарь граф Сергей Юльевич Витте, возведённый Высочайшим рескриптом в графское Российской Империи достоинство. - Возвращение С. Ю. Витте в Петербург. Отъезд с вокзала Варшавской ж.д. – Первые выборные ректоры нашей высшей школы. Профессор князь С. Н. Трубецкой, ректор московского университета. Профессор И. И. Боргман, ректор с.-петербургского университета. Профессор Е. Ф. Карский, ректор варшавского университета. Профессор А. А. Воронин, директор с.-петербургского технологического института. Профессор Л. В. Рейнгарт, ректор харьковского университета. Профессор Н. Л. Щукин, директор женского политехнического института в Москве.

НА ВОЙНЕ (ОТ НАШЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО КОРРЕСПОНДЕНТА)
С ЮГА НА СЕВЕР.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ).
Мы с подполковником нашли себе места и заказали обед, не справляясь о ценах, заранее зная, что нас никакими ценами не удивишь. О качестве обеда говорить не стоит, потому что эта тема очень грустная, тем более, что этот обед вместо осуждения приходилось съедать, чтобы не умереть с голоду. Однако моему соседу, который по справедливости мог гордиться своим аппетитом, показалось, что к курице подано мало рису, и потребовалось такую же прибавку. После этого мы выпили бутылку столового вина, цена которому (нормальная) 55 копеек за бутылку, и потребовали счёт.
За вино поставлено было 5 р. 50 копеек. Упрощенный способ надбавки цен по десятичной системе.
За столовую ложку прибавленного риса – 2 рубля.
- Как? – вскричал подполковник, возмущённый до глубины души. – За весь обед полтора рубля вместе с рисом, а за одну ложку два рубля?!
- Отдельными порциями дороже-с… - отвечал подававший, снисходительно улыбаясь и удивляясь, как это почтенный подполковник не понимает таких простых вещей.
Против нас сидел и уже кончал обед молодой врач. Из его дальнейших объяснений мы узнали, что он только что приехал из России. Как все новички в местных условиях, он был весьма словоохотлив.
Новые погоны на нём были непомерно широки, и чёрненькая полоска, при отсутствии звёздочек, делала их похожими на капитанские погоны формы генерального штаба.
- Это ужасно! Такие цены! – воскликнул он, завязывая с нами знакомство.
Желая показать свою житейскую опытность, он заметил, что подполковник не так поступил, затем позвал лакея и велел подать ещё один обед.
- Я рис возьму, а обед велю отнести обратно, посмотрим тогда, сколько они сосчитают за один рис. Действительно ужасно мало дают рису.
На его лице заиграла мефистофельскя улыбка.
- Грабители! – говорил между тем подполковник, который никак не мог забыть своего промаха. – Вы знаете, почём в Харбине на Пасху продавался творог?
- Например?
- По полтора рубля за фунт-с…
- Это ужасно… такие цены.
- За маленькую пасху, очень плохо приготовленную, я заплатил четырнадцать рублей-с…
- Это ужасно…
…(Текст утерян)…
…что мы хотим ехать на юг, он объяснил нам, что для этого нужно записаться в конторе, иначе на другой день мы не получим билетов. Мы вошли в контору, где за столом сидел штабс-капитан и, держа наклонно большую книгу, скатывал с неё, как с горы, металлический карандашик. Это был комендант станции. На левом рукаве у него имелась красная перевязь с белым значком – колесом с двумя крыльями неизвестной птицы. Благодаря этому значку китайцы называют комендантов станций: «курица-капитан».
Мы попросили себя записать.
- Теперь уже поздно… Записи только до 4-х часов, - ответил он, посмотрев на стенные часы.
- Но помилуйте, теперь только пять минут пятого, вы кстати находитесь здесь, и дело, которым вы заняты, наверно, можете отложить на неопределённое время.
- Я хотя и здесь, но имею право уйти, когда вздумаю.
И чтобы доказать своё священное право, он встал и вышел из конторы.
Мы с подполковником в недоумении переглянулись и тоже вышли на платформу. Тут к нам подошёл поручик, и хотя на рукаве он имел такую же перевязь, но оказался гораздо любезнее. Это был помощник коменданта.
- У вас, конечно, есть документы? – спросил он меня.
- Есть…
- Пожалуйста не беспокойтесь… Завтра вы получите билеты. Поезд отходит в 10 часов утра.
Мы очень были рады, что дело окончилось так скоро и просто. На самом деле для меня оно только начиналось.
Но пока грядущее было скрыто от нашего ведения, мы беззаботно уселись на скамейку, где уже сидело несколько офицеров. На платформе тоже было много офицеров и все они, на пути к буфету и от него, прогуливались перед нашими глазами.
Если бы посторонний русский человек заглянул сюда, то в недоумении спросил бы: кто же это такие? Не военные ли это агенты иностранных держав? И это действительно можно было подумать. Из всей массы офицеров не было двух одинаково одетых. Условия походной жизни создают самые разнообразные костюмы.
Как раз на эту тему разговорились все сидевшие на одной с нами скамейке. Нас было девять человек, если же меня исключить, то восемь офицеров, и все были одеты в летнее платье разных цветов и форм.
На одном был белый китель двубортный, считающийся форменным, на другом жёлтое хаки с кармашками на груди, на третьем тёмно-синяя рубаха русского покроя с косым воротом и плохо сидящими погонами, на четвёртом оливкового цвета куртка на крючках, у пятого бледно-зелёный китель с металлическими пуговицами, но однобортный, у шестого опять куртка своего собственного покроя тёмно-коричневого цвета и т.д., и т.д.
Перед нами проходили офицеры в чёрных лакированных сапогах, в смазных сапогах выше колен, в башмаках и в кожаных гетрах чёрного, коричневого, жёлтого и бледно-телесного цвета, в мягких низких сапогах из сафьяна, в парусиновых, белых сапогах с отделкой из чёрной кожи и т.д.
Фуражки были тоже самых разнообразных цветов или целиком из парусины, или с парусиновыми чехлами, при открытом околыше. На некоторых офицерах были пробковые шлемы, а на голове одного полного поручика, который по-видимому сильно страдал от жары, красовалась китайская конической формы соломенная шляпа.
(Продолжение будет)
Харбин В. Табурин

Группировка держав на Востоке.
(Политическое обозрение).
В те напряжённые и тревожные дни, когда внимание политиков всего мира было приковано к небольшому американскому городку Портсмуту, Англия и Япония, в глубокой тайне, вели между собою переговоры о заключении союза на новых основаниях. Над ним не мало поработали оба правительства. С предварительной подготовкой его молва связывала и лондонскую экскурсию принца Арисугавы и даже личное, в высшей степени решительное и энергичное, вмешательство короля Эдуарда, благодаря которому островное государство европейского континента рискнуло отколоться от Европы и обручиться с островным государством Азии.
Точный текст нового англо-японского договора остаётся до сих пор не обнародованным, но, если верить бывшему французскому министру иностранных дел г. Ганото, располагающему по своему положению весьма солидными источниками сведений и поместившему в «Journal» обширную статью об этом договоре, последний вовсе не носит того агрессивного характера, какой ему приписывает европейская печать. Главная цель союза – установить безобидное для обеих сторон разграничение влияния на Востоке и в то же время сохранить status quo. Англо-японское миролюбие стремится закрепить за участниками договора те приобретения и завоевания, которые ими были сделаны до сих пор, и воспрепятствовать вторжению каких бы то ни было посторонних сил. В этом отношении английская дипломатия как бы повторяет политику князя Бисмарка после 1870г., желавшего путём массивного тройственного союза упрочить и утвердить приобретения победоносной Германии. Подобно старому тройственному союзу, новый двойственный союз представляет собою, по удачному выражению г. Ганото, главным образом «договор о гарантиях», выгодный только участникам и направленный против всех остальных держав. Что же вносит он в положение европейских держав на Востоке? По мнению французского дипломата, англо-японский договор, родившийся после наших военных неудач, надолго оставит Россию без выхода в Тихий океан. Россия должна сказать прости! – мечтам об активной империалистической политике, которые привели её к тяжёлому кризису, но и после неудач всё же остаётся единственной обладательницей сухопутного транзита между Западом и Востоком, конкурирующего с морским путём через Суэц, и достаточно могущественной сухопутной державой, сумеющей постоять за свои права. Реорганизация армии, улучшение личного состава командующих, подбор талантливых людей сделают её неуязвимой на суше и способной к дальнейшему росту, насколько последний оправдывается внутренним состоянием и благоустройством великой империи.
Америке англо-японское соглашение не угрожает никаким ущербом, так как её интересы, главным образом, торговые. Напротив, она свободно может даже примкнуть к нему в качестве третьего члена, превратив двойственный союз Востока в тройственный. Выступив в качестве мирового посредника в деле завершения русско-японской войны, Америка будет склонна больше всего удовлетвориться именно такою властною и почётною ролью в необъятном бассейне Тихого океана, по берегам которого гигантская промышленность её найдёт богатые рынки для сбыта своих продуктов. Ей нужен Восток не порабощенный, открытый для свободного ввоза и по возможности благоденствующий, потому что только богатая страна может быть хорошим потребителем. Америка не допустит ничьего господства и даже больше – ничьей торговой монополии на азиатском материке, но она и сама не пожелает господствовать, и потому без труда помирится с договором, охраняющем политическое status quo.
В несравненно более щекотливом положении, по отношению англо-японского союза, очутились Германия и Франция. Германия кроме промышленных и коммерческих интересов на Востоке сумела связать себя территориальными приобретениями, водворившись в Шантунге. Она господствует в Печилийском заливе, столь близко к самому сердцу Китая – Пекину. Позиция эта казалась бесконечно прочной в момент её занятия, но после русско-японской войны, открывшей эру политического, культурного и военного пробуждения Востока, едва ли кому-нибудь может показаться такою же и теперь. После отделения Англии от Европы и политического слияния её с жёлтою расой, Германия не может даже рассчитывать на поддержку и солидарность Англии и должна будет или направить все свои усилия на поддержку азиатских владений, или же, по примеру самой Англии, очистившей Вей-ха-вей, благоразумно ликвидировать свою колониальную авантюру в Шантунге и вернуть Кйиа-Чао Китаю – в противном случае ей придётся вести трудную борьбу со всеми силами Востока в чрезвычайно отдалённом районе при тайном и даже, может быть, открытом противоборстве своего промышленно-коммерческого конкурента – владеющей морскими сообщениями Англии. Борьба против немецкого господства в Китае уже началась и, весьма вероятно, ведётся при замаскированном содействии европейских друзей доброго Михеля. По крайней мере, английские газеты, выходящие в Тянь-Цзине, сообщают, что китайское население в Шантунге готовится к поголовному восстанию против немцев. Каждая китайская семья обязалась поставить одного сражающегося, вооружение которому даётся на средства, собранные по подписке. Несколько тысяч человек уже вполне готовы, чтобы поднять восстание.
Восток густо минирован, и для того, чтобы охранить себя от подобных катастроф, германцам остаётся только одно – по возможности скорее развязаться со своим приобретением.
Франция заняла в Тонкине несравненно более прочное положение, главным образом, благодаря тому, что уклонилась от соблазна приобретений в северном районе и сумела поддержать искренно-дружественные отношения к своему соседу – Китаю. В ближайшем будущем ей не угрожает никакая опасность. Когда-нибудь, разумеется, будет поставлен общий вопрос о правах господства европейцев на азиатском материке, но тогда дойдёт очередь уже и до английских владений, и до голландских колоний и т.д. Ко времени общей ликвидации колониальных владений на Востоке, общей борьбы Европы с Азией, политика европейских держав, вероятно, получит иное направление и не будет страдать такою глубокой разрозненностью интересов, как теперь.

 Отправлено: 01.08.07 10:34. Заголовок: Re:

«Нива» №40 (8 октября 1905 года).
Тексты: Испорченная натура. Повесть кн. М. В. Волконской (Продолжение). – Мир (От нашего специального корреспондента). – Европейские дела (Политическое обозрение). – Памяти Р. И. Кондратенко. – Объявления.
Фотографии: Занятие врачей Пензенского полка с санитарами. Обучение перевязкам. – Собирание опиума из головок незрелого мака. Один из крестьян-китайцев спирально надрезывает кожу головки мака, а другой тотчас же собирает пальцем беловатый сок в чашечку. – Похороны китаянки. Труп лежит в ящике направо, покрытом циновкой. Налево стоит бумажное изображение коровы и кукла, в виде указания на то, что умершая была хорошей хозяйкой и матерью. – Выдача монгольских ланов (слитков серебра) стоимостью 109 рублей каждая. Казначей полка выдаёт их офицерам, отправляющимся в Монголию для покупки скота. – Бакинские события. Вышки и нефтяное озеро. - Бакинские события. Нефтяной пожар в Балаханах. - Бакинские события. Внутренности нефтяной вышки. - Бакинские события. Наместник граф И. И. Воронцов-Дашков объезжает кварталы города, пострадавшие от пожара. - Бакинские события. Кража мазута (нефтяных остатков). - Бакинские события. Разгромленный магазин на Губернской улице. - Бакинские события. Нефтяные цистерны. - Бакинские события. Нефтяные пожары в Баку. - Бакинские события. Оживление торговли на базаре, 8 сентября. - Бакинские события. Во внутреннем дворе персидского консульства. Рабочие-персы в ожидании бесплатной пищи. – Памяти Р. И. Кондратенко. Роман Исидорович Кондратенко, герой порт-артурской обороны. – Памяти Р. И. Кондратенко. Вдова почившего героя, Н. Д. Кондратенко, с сыном. – Памяти Р. И. Кондратенко. Шествие порт-артурцев за гробом Кондратенко. – Памяти Р. И. Кондратенко. Процессия с прахом Р. И. Кондратенко, на пути к вокзалу ж. д. в Одессе. – Памяти Р. И. Кондратенко. Шествие с венками, возложенными на гроб Р. И. Кондратенко от города Одессы, манчжурской армии, порт-артурцев и многих других. – Памяти Р. И. Кондратенко. Гроб с прахом Р. И. Кондратенко, на пути к Александро-Невской лавре (в Петербурге). – Памяти Р. И. Кондратенко. Похоронная процессия направляется от Николаевского вокзала (в Петербурге) к Александро-Невской лавре. - Памяти Р. И. Кондратенко. Вынос из церкви гроба с прахом Р. И. Кондратенко к месту вечного упокоения на кладбище Александро-Невской лавры. – Тайный советник В. С. Адикаевский, член совета Главного Управления по делам печати. По поводу 50-летия государственной службы.

МИР (ОТ НАШЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО КОРРЕСПОНДЕНТА)
С ЮГА НА СЕВЕР (ОКОНЧАНИЕ)
На путях стояли воинские поезда. В открытых дверях теплушек толпились молодые солдаты, одетые более чем по-домашнему. Те принадлежности одежды, которых не хватало на их теле, развевались снаружи вагонов, привязанные на верёвках. По дороге, во время остановки, они были выстираны в какой-нибудь луже и теперь сушились. Весёлые песни с гиканьем и присвистыванием раздавались из вагонов, и можно было подумать, что эти парни едут не на боевые позиции, а на ярмарку или на гуляние.
Мы просидели на станции до заката солнца, досыта насладившись наблюдением за проходящими поездами и гуляющими по платформе офицерами. Кажется, нигде нет столько свободного времени, как на войне, конечно, в периоды перерывов между боями. Переезд с позиции до Харбина до того медлителен, что за это время можно объехать всю Европу. Случалось, что на некоторых станциях поезда стояли по целым суткам. Случались сцены во время железнодорожных путешествий, которые можно встретить только в Манчжурии. Поезд неожиданно останавливается среди поля на каком-нибудь разъезде. Ждут полчаса, час… Поезд стоит на месте. Кругом поля, кое-где работают китайцы в соломенных шляпах. Солнце жжёт нестерпимо. Солдаты – санитары и строевые, едущие по поручениям от своих частей, разбредаются по окрестностям. Многие идут купаться в оказавшуюся невдалеке речку. Чтобы не пропадало даром время, тут же стирают бельё. Некоторые раненые, соскучившись в вагонах, тоже выползают на воздух и располагаются на траве. Сёстры милосердия сначала гуляют парочками по насыпи дороги и жалуются на томительную задержку. Офицеры, вышедшие из классного вагона, негодуют по тому же поводу, и на этой почве заводится знакомство. Наиболее тонко воспитанные идут к паровозу узнать у машиниста о причине задержки и получают ответ, что поезд ожидает встречного. На этом основании все соглашаются, что недурно устроить пикник в соседней деревне. Два врача, очень ревнивые на вид, присоединяются к обществу, не ожидая специального приглашения. Таков уж порядок вещей. Сестра может быть какого угодно мнения о врачах, но сами они непоколебимо уверены, что самым достойным и самым близким человеком для сестры может быть только врач. Представить себе сестру иначе как в сопровождении врача нет никакой возможности. Если даже она одна или с подругой или идёт рядом с офицером, то сзади в некотором отдалении наверно шествует врач – неотступный и сумрачный на вид.
Общество пешком отправляется в деревню. Навстречу бегут полуодетые ребятишки, которых офицеры очень ловко разгоняют с дороги ударами хлыстов или тростей. Белые платочки сестёр теряются за стенами деревни. Опасение не поспеть к уходу поезда никого не беспокоит. Времени довольно. Все к этому привыкли. Времени достаточно не только для увеселительной прогулки, но даже и для более серьёзных вещей. Бывали случаи, что во время остановки поезда на разъезде холостой офицер успевал познакомится с сестрой милосердия, узнать все лучшие качества её характера, заочно познакомиться со всей её роднёй, влюбиться в неё, добиться её взаимности, объясниться ей в любви, сделать предложение, так что по приезде в Харбин им обоим оставалось только сочетаться законным браком.
Такие продолжительные остановки были явлением самым обыкновенным и никого не смущали…
К семи часам вечера на станции прошёл слух, которому никто не поверил, но к которому отнеслись чутко и нервно.
Это был слух о заключении мира…
Откуда он взялся никто не мог объяснить. Говорили, что кто-то от кого-то получил телеграмму из Шанхая. Говорили также, что об этом уже извещена главная квартира.
Но этому никто не верил. Вынимались из карманов последние телеграммы и снова читалось о том, что разрыв переговоров неизбежен.
- Но позвольте это телеграмма вчерашняя из Харбина. За сутки многое могло произойти.
- Очень многое… Вот как завтра загремят орудия, вот вам и будет мир…
И опять вопросы откуда идёт слух, кто получил телеграмму и где она, и в этих вопросах у самых неверующих и даже видимо нежелающих, чтобы этот слух оправдался, сквозила надежда, что этот слух имеет основание.
В буфете народу было более чем когда-либо. Все разговоры сводились к одному – слухам о мире. Но в результате никто не верил и не решался верить…
Мы с подполковником С. забрались в классный вагон, выбранный нам его денщиком.
Он объявил нам, что постели сделаны. Это значило, что для его высокоблагородия на деревянной скамье послана его шинель, а на другой скамье для меня разложен дождевик, имеющий, как известно, толщину почтовой бумаги. В качестве изголовья положена была полевая сумка.
В том же вагоне ночевали ещё какие-то офицеры.
Но по-видимому всем не спалось. Ночью пришёл с севера какой-то поезд. Все приподнялись со скамеек, чтобы посмотреть, какой это поезд, но в темноте ничего не было видно и двери теплушек были заперты. Один из офицеров вышел на площадку и начал говорить с человеком, проходившим мимо с фонарём. Вернувшись в вагон, офицер сказал зевая:
- Воинский…
- Вот тебе и мир… - отозвался чей-то голос в темноте.
- Конечно, ерунда, - заметил другой голос.
После неудобного ночлега проснулись поздно – часов в 8. Солнце ярко светило на безоблачном небе. Это было 18-го августа. Солдаты уже давно толкались около своего поезда. Мы открыли окна, и первое слово, которое мы услышали, было всё то же слово, не дававшее нам спать и неотвязно преследовавшее воображение:
«Мир…»
Проходившего солдата подполковник спросил, откуда он знает, что мир.
- В Харбине толкуют, ваше высокоблагородие, - ответил солдат.
Все пошли на станцию узнать, нет ли чего в телеграммах. Телеграммы продавались, но о мире ни слова. Наоборот – за всё время переговоров не было более безнадёжных известий, чем в тот день.
К офицерам вернулось воинственное настроение.
- Мир может быть только после боя под Сыпингаем, - заявил штабс-капитан, имевший, несмотря на свой невысокий чин, весьма величественную внешность.
Он, очевидно, был ярым сторонником продолжения войны. К нему присоединился почтенный артиллерийский подполковник. Его взгляды были ещё решительнее.
- Необходимо переходить в наступление и гнать их… гнать до Мукдена… до Ляояна…

- Но на это потребуется много времени, - возразил ему величественный поручик.
- А что же у нас мало времени? Мы полгода – с начала марта стоим без движения…
Разговор продолжался на эту тему. Но вчерашнего оживления уже не было заметно.
Открыли буфет. Офицеры стали собираться пить чай, кофе, а менее наивные сразу принимались за водку и закуску. По-походному это называется «начинать день».
Величественный штабс-капитан сел со своим товарищем, пехотным капитаном, весьма потрёпанным на вид. Во взглядах они расходились.
- Готов держать пари, что пока никакого мира не будет и быть не может.
- Идёт! – подхватил товарищ. – На сто рублей.
- Ну, зачем же на сто…
- А на сколько же?
Штабс-капитан помолчал. Очевидно, он не о том думал.
- Гм… на пять рублей, пожалуй.
Капитан захохотал.
- А ещё тыловой! Ну, хочешь на пятьдесят?
- Брось!
К соседнему столу подошёл офицер и стал говорить, что с юга на дрезине приехал какой-то железнодорожный агент, который привёз неоспоримое известие, что мир заключён.
Вслед за ним сейчас же вошли два телеграфиста, которые имели вид людей, стоящих выше толпы и которым известны все государственные и международные тайны. Они победоносным взором окинули собрание и сели.
- Ходя! – крикнул один из них. – Бутылку шампанского!
Эффект получился полный! Если телеграфисты пьют шампанское и притом в 8 часов утра, то не остаётся никакого сомнения, что мир заключён.
Другой телеграфист уже не так громко спросил у подошедшего лакея-китайца, сколько будет стоить бутылка.
- Тридцать рублей! – ответил «ходя».
После этого началось совещание уже совсем тихо. Публика жадно прислушивалась, желая уловить смысл таинственного совещания. «Ходя» постоял около них и отошёл к прилавку. Наконец, один из телеграфистов опять подозвал его и приказал подать два стакана чаю.
Весь эффект был испорчен.
Снаружи послышался гудок паровоза, и к станции подошёл с севера поезд. Многие привстали, чтобы посмотреть в окна и двери.
- Воинский… - послышалось несколько голосов.
- Ну хорошо, - сказал величественный штабс-капитан. – Держу пари на двадцать пять…
- Нет, - ответил капитан разочарованным тоном. – Не люблю, когда так маклачат.
Пора было брать билеты. Комендант уже восседал на своём месте. Мы с подполковником С. направились в контору.
- Мы вчера записались. Позвольте получить билеты.
- У вас есть разрешение? – обратился ко мне комендант.
Достаю из сумки целую коллекцию документов, где в разных формах и выражениях говориться о том, что предъявителю сего разрешается находиться в любых частях манчжурских армий, начиная от передовых отрядов до глубокого тыла. По вопросу о путях сообщения ничего не говориться о летании по воздуху, так что, по-видимому, предъявителю предоставляется пользоваться обычными способами передвижения.
- Этого недостаточно. Нужно разрешение от полковника Пестича.
- Позвольте, вы вероятно не разглядели. Эти документы выданы из штаба главнокомандующего и подписаны генерал-квартирмейстером.
- Это ничего не значит. Нужно разрешение специально на проезд от Гунджулина до Харбина.
- Виноват, по-моему это совершенно не нужно для меня лично. Тем, кто связан службой с действующей армией, всякая отлучка на север должна иметь разрешение… например, офицерам, врачам, нижним чинам и т. д… а я человек свободный.
- Ничего не знаю, я должен требовать разрешение от всех.
- Но это вероятно на чём-нибудь основано?
- Для порядка, чтобы каждый имел своё место.
- Ну, слава Богу, значит для меня не нужно никакого разрешения. А для порядка я вам заявляю, что хочу ехать на север. Потрудитесь выдать мне нумер моего места.
- Без разрешения нельзя.
Продолжать разговор значило начинать сначала. Сзади меня офицеры ждали очереди, а потому я вышел на платформу.
Подполковник С., уже получивший билет, и другие офицеры советовали мне садиться в первый попавшийся вагон и ехать, не теряя времени на получение разрешения. Так делали все те, которые не успевали договориться с неумолимым капитаном. Все соглашались, что его служебное усердие превышает необходимые нормы.
Один офицер одного батальона с комендантом, грустно глядя в дверь конторы, говорил, как о покойнике:
- И какой хороший был человек… Добрый, деликатный, хороший товарищ… А получил это чиновничье место и некоторую власть над публикой – совсем испортился. Теперь его не узнать.
Приходилось идти к полковнику Пестичу. Но дома я его не застал. Он уехал с докладом в Годзядянь. В его приёмной я встретил корреспондента одной большой петербургской газеты, который был сильно огорчён, не застав полковника Пестича – нашего цензора. Он приготовил телеграмму, в которой он, не бывая южнее Годзядяня, от лица всех войск говорил, что армия не желает заключения мира и жаждет боя. Тоже, как говориться, усердие не по разуму, тем более, что, по его же словам, достижение мирного соглашения, по полученным в Годзядяне телеграммам, факт свершившийся. Я напомнил ему русскую пословицу: «после драки кулаками не машут», но вместо разумления привёл его в патриотическое негодование.
До отхода поезда оставалось менее получаса. Единственного человека, который мог дать мне всемогущее разрешение, не было в Гунджулине, а потому оставалось придумать какой-нибудь другой выход. Я мог ехать в любом санитарном поезде, в одном из воинских поездов или в знакомом служебном вагоне, как это случалось в течение полутора лет моих странствований. Но мне хотелось добиться того, на что я имел право, и победить упрямый формализм неумолимого капитана.
Я опять вошёл в контору и обратился к нему с дружеским заявлением:
- Мне хотелось поехать в Россию – домой… Я, знаете, здесь с начала компании и страшно устал – хочется отдохнуть. Надеюсь, меня никто, а тем более вы, держать не могут. Здесь нет ни одного человека, которому бы я был подчинён. Когда мне нужно было попасть в передовые действующие части, куда пускают очень не многих, я просил разрешения, но теперь я кончаю пользоваться этим разрешением и уезжаю. Сейчас отходит поезд, и я сяду в первый попавшийся вагон и займу первое попавшееся место. По-этому в видах порядка потрудитесь выдать мне нумер места, который я могу считать своим.
Комендант уже открыл рот, чтобы произнести: «а у вас есть разрешение?» - фразу, которую он так хорошо заучил. Но вместо этого неожиданно встал со стула и, выходя из конторы, сказал своему помощнику:
- Выдайте ему нумер.
Таким образом мирные переговоры привели к самым желательным результатам.
- А не встретятся ли подобные затруднения на других станциях? – спросил я у помощника коменданта.
- Нет, ведь у вас билет до Харбина и обратно.
- Обратно!!?… Позвольте, зачем же обратно? Я хочу ехать в Петербург. Это уже слишком любезно с вашей стороны.
Помощник весело засмеялся.
- У нас так всегда пишут. – Конечно, вы можете ехать, куда захотите.
- А не потребуются ли ещё разрешения на какие-нибудь другие необходимые надобности?
- Например, на какие?
- В Куанчензах я бы хотел пообедать.
- Ха-ха-ха… ну, конечно, на это не надо разрешения.
- Благодарю вас. Это, видите ли, не мешает знать заранее… В Куанчензах, наверное, тоже есть комендант станции. Господь его ведает, - может быть, он ещё усерден по службе, чем ваш… Всего хорошего.
- Счастливой дороги.
Вагон второго класса, назначенный для офицеров, стоял уже в составе поезда. На скамейках разложены были занумерованные билетики с фамилиями. Всякий нашёл своё место и разложил вещи. Было ещё несколько вагонов третьего класса, где помещались нижние чины и те из офицеров, которым не хватило места во втором. В одиннадцатом часу поезд отошёл от Гунджулина и на первом же разъезде встретил поезд с батареей артиллерии.
Все разговоры наших офицеров вращались около вопроса о мире. Каждый факт, имевший отношение к этому вопросу, горячо обсуждался. Как нарочно, все новые факты противоречили один другому и сбивали с толку. Зачем спешит на позиции батарея, когда заключён мир? Перед отходом поезда в Гунджулин приехал офицер генерального штаба, который объявил, что японцы наступают на наш левый фланг.
В Куанчензах настроение праздничное. Здесь никто не сомневается в заключении мира, потому что об этом ночью получено сообщение из Харбина.
Офицеры по этому случаю осаждают буфет и требуют водки, но её не оказывается. Продажа водки здесь запрещена. Почему на других станциях она разрешена, а здесь запрещена – никто не знает, даже сам буфетчик.
Внутри буфета тесно, и все рассаживаются у столиков под навесом на платформе. Тут же садятся офицеры пришедшего воинского поезда. На их лицах недоумение. Они не знают, радоваться или печалиться заключению мира. Они не испытали ещё тягостей похода, не видели вблизи, что такое война, и едут на позиции бодрыми и полными отважных надежд.
В Куанчензах нас задержали часа на два. В Яомынь мы приехали уже к вечеру.
На одном разъезде, где мы стояли недолго, нам опять встретился воинский поезд. Солдаты из дверей вагонов махали фуражками, бельём и кричали: «Мир, братцы! Ш-ша… а… а… воевать! Ребята – мир!!».
- Хорош мир, когда эшелон за эшелоном валят на позиции, - заметил один из офицеров.
- А где же им остановиться? Организация снабжения армии приспособлена так, что им всего удобнее пока жить и довольствоваться на позициях, где на них уже рассчитывают.
Это более или менее правдоподобное объяснение кого-то из офицеров удовлетворило всех.
Но, несмотря на упорные слухи о заключении мира, печатных известий ещё не было. Наоборот, телеграммы, полученные в Яомыни, были самые неутешительные. Там говорилось, что Витте уже приказал собрать свои дорожные вещи и готов был уезжать.
Ещё одно обстоятельство совершенно разочаровало наших спутников.
В Яомыни мы увидели шедший на юг поезд со снарядами.
Больше уже никто не сомневался, что вести о мире – ложные слухи.
В соседнем с нами купе сидели величественный штабс-капитан и его товарищ, капитан. Насколько можно было судить из их беседы, величественный штабс-капитан служил в тылу в Харбине при управлении военных сообщений, а его товарищ – в строю, в одной из боевых частей.
Они всё ещё продолжали предлагать друг другу пари, причём всё время меняли ставки. Если шансы на мир увеличивались, ставку предлагал капитан, а когда уменьшались – штабс-капитан становился смелее и увеличивал сумму.
Когда мимо нас прошёл поезд со снарядами, он был необыкновенно доволен.
- Ну, хорошо, ставлю сто рублей – так и быть…
Капитан наоборот был удручён.
- Не желаю… Какой ты, ей богу, маклак… Терпеть этого не могу. Не хотел раньше, теперь я не хочу…
- Ага, боишься!
- Вовсе не боюсь, а не желаю… из принципа. Это ты, я вижу, боишься… мира…
- Вещь понятная… Теперь я получаю триста четырнадцать рублей в месяц, а кончится война, я опять перейду на девяносто…
В вагоне зажгли свечи, денщики принесли заваренный на станции чай, и офицеры долго не ложились, продолжая разговоры на ту же тему.
В нашем купе сидел почтенный полковник командир N-ского славного полка. На кителе полковника белел георгиевский крест. Он до сих пор не вмешивался в разговор и дремал в своём углу. Напившись чаю и скрутив толстую папиросу, он поведал следующее:
- Вы все, господа, напрасно горячитесь. По всему видно, что мир действительно заключён. Известие об этом получено по телеграфу и, вероятно, завтра будет опубликовано. Тут держат пари, если б я был охотником этого, то готов бы держать пари с самого начала переговоров и даже в те дни, когда известия были самые неутешительные. Мне всё время казалось дело очевидным. Самое приглашение наших уполномоченных для личных переговоров уже указывало на желание японцев придти к соглашению. В противном случае узнать о возможности соглашения гораздо было проще через телеграф. Вся процедура уступок с их стороны и категорических заявлений есть не более не менее как азиатская манера торговаться. Это было видно уже по первому с их стороны предложению продолжать переговоры, в критическую видимо минуту. Пригласив наших уполномоченных для личного свидания, они рассчитывали на их уступчивость, как торговец рассчитывает на уступчивость покупателя, издалека и специально приехавшего в их магазин. Но они ошиблись в расчете: наш главноуполномоченный свой далёкий переезд и возможный неуспех своей миссии ставил ни во что в сравнении с задачами и честью своей родины.
От мукденского боя прошло уже полгода. Пополнения в японской армии были закончены уже два, даже три месяца тому назад, а победоносная армия всё стояла и не двигалась вперёд. Что же их удерживало? Причина была одна – нерешительность. Не понимать этого могут только те, которые считают японскую армию непобедимой, а их полководцев гениями. Я с этим не согласен. Я верю только в одно и теперь в этом убедился – что среди их военной администрации есть люди весьма благоразумные. Военное счастье, которое им покровительствовало под Ляояном и под Мукденом (это заявляют сами японцы), могло изменить им под Сыпингаем, где перед ними стояла армия из свежих молодых войск с новым главнокомандующим, с которым они уже были знакомы по мукденскому бою, и знакомство это было для них невыгодно.
Толки о том, что эти долгие месяцы были употреблены японцами на какие-то обходные операции, не имеют никакого основания. Их армия стоит там же, где она сосредоточилась через месяц после мукденского боя, и она стоит там полгода и любуется, как наша армия, более чем когда-либо за всю компанию, пополняется и дорога подвозит каждый день по пятнадцати тысяч человек. Чего же они ждали? Чтобы наша армия доросла до максимума, и тогда сразиться с нею? Или занимались глубокомысленной стратегией, теряя шансы для успешного удара?
Нет, господа, всему есть границы. Если японских полководцев нельзя считать гениями, так нельзя же их считать и простаками. Скажем лучше, что это люди в высшей степени дельные и… благоразумные. Они не решились рисковать испортить впечатление предыдущих побед. Счастливый игрок вовремя забастовал. Армия с угрожающим видом остановилась и решила ждать. Чего она ждала и чего дождалась, мы это теперь видим… И самый характер переговоров доказывает, что японское правительство решило придти к мирному соглашению, во что бы то ни стало…
Слушатели помолчали, но затем один молоденький офицер осторожно спросил:
- В таком случае, господин полковник, как выходит из ваших слов, нам выгоднее было бы продолжать войну?
- Из моих слов это вовсе не выходит, я сказал только, что японцы не решались наступать, справедливо оценив наши силы и влияние на нас уроков прошлого. Я прибавлю ещё, что продолжать войну мы имели полную возможность, но было ли бы это выгодно – это другой вопрос. На первых же порах, т.е. при бое под Сыпингаем, наши войска после отступательной практики в течении всей компании едва ли были бы в силах перейти в наступление и гнать противника. Успехом можно было бы уже считать удержание позиций и ослабление неприятеля, потери которого в этом случае были бы гораздо значительнее наших. После этого стали бы возможны наступательные движения… но пока этот безрезультатный бой стоил бы сотен тысяч жертв, и вопрос о мире ещё настоятельнее поднят бы был державами. Значит, наш успех был бы чисто моральный, точно так же, как неуспех японцев. Но армии остались бы в том же положении, а потому (вероятно) и условия мира оставались бы те же, что и теперь. При наших же требованиях больших уступок, японцы вероятно предложили бы нам добиваться их при помощи оружия, т.е. переходить в наступление, которое (и в этом я твёрдо уверен) они выдержали гораздо с большим успехом, чем мы под Ташичао, под Ляояном и под Мукденом, а стало быть, нам стоило бы ещё больших жертв человеческими жизнями, чем это стоило им. Было ли бы это выгодно для государства?
Я до сих пор говорил о фронтальном наступлении японцев под Сыпингаем. Если же они опять затеяли обходной маневр, то чем бы кончился этот бой, сказать весьма трудно. До некоторой степени можно полагать, что, при известной всем решимости генерала Линевича, этот бой кончился бы катастрофой… для одной из армий… Для какой именно, это конечно загадка.
Поэтому, при таких условиях, перспектива боя была бы одинаково невыгодна и рискованна для обеих сторон. А потому, в конце концов, скажу, что заключение мира выгодно опять-таки для обеих сторон…
- Ну, и слава Богу, - простодушно заметил кто-то.
- А, позвольте заметить, господин полковник, зачем же на позиции везут снаряды? – спросил опять молоденький офицер.
- Молодой человек… сейчас видно, что молодой. Если на позиции везут снаряды, значит перемирие ещё не объявлено. Может быть, оно будет объявлено завтра, сегодня, даже через час… Но пока ещё этого нет – в передовых отрядах продолжаются стычки. Военное начальство не может прекратить их вплоть до момента официального объявления о перемирии, на основании одних слухов. Поэтому до этого момента всё идёт по-старому, а как вам известно, в таких случаях необходимы снаряды и патроны…
После успокоительных речей полковника споры и толки прекратились. Высказывать своё мнение уже никто не решался. Затем тот же полковник первым подал пример, и все легли спать.
В 9 часов утра 19-го августа поезд, не дойдя до станции Харбин, остановился у закрытого семафора. Это явление обычное. Но на этот раз пассажиры не стали дожидаться подхода поезда и пошли пешком на станцию, до которой было более версты. Вещи понесли денщики или китайцы. У кого же не было ни тех, ни других, понесли свой багаж сами. Всякому хотелось поскорее прибыть на станцию и узнать последние и достоверные сведения.
Но это стало известно ещё, не доходя до станции. Около санитарных поездов, стоящих ближе к семафору, толпились группы солдат-санитаров и громко читали листки местных газет. В одной группе махали листком, и слышались крики «ура». Мальчишки-китайцы торопливо бегали от вагона к вагону и выкрикивали что-то похожее на русские слова: «телеграммы! мир!».
Прибывшие офицеры стали покупать листки.
Это была известная телеграмма С. Ю. Витте на Высочайшее имя…
Этот день был лучшим днём за всю компанию. Радостная весть о заключении почётного мира заслонила собой все впечатления целого ряда тяжёлых событий…
Офицеры поздравляли друг друга…
Солдатики крестились…
В группах белых платочков нервно всхлипывала одна из сестёр милосердия…

В. Табурин.

Памяти Р. И. Кондратенко.
26 сентября наша столица торжественно встретила и проводила к месту последнего упокоения прах Р. И. Кондратенко.
Бренные останки порт-артурского героя прибыли в Одессу ещё 18 сентября. На другой день последовало перевезение тела с парохода на вокзал, а 26 сентября в 10 часов утра поезд с телом Р. И. Кондратенко подошёл к Николаевскому вокзалу в Петербурге, где уже собралась толпа народа, желавшего отдать последний долг нашему национальному герою.
После встречи героев Чемульпо Петербург ещё не видал более величественного зрелища. Но тогда встречали живых, а теперь – усопшего. Тогда война только что начиналась, и в лице героев «Варяга» и «Корейца» мы приветствовали будущих таких же героев; мы заодно с ними встречали и чествовали надежду на счастливый исход войны. Теперь было совсем не то! Надеждам этим не было суждено сбыться, и в лице покойного порт-артурского героя-мученика мы встретили единственную отраду, почти единственный истинный героический образ, осветивший нам мрак этой неудачной войны.
Аналогия с той встречей невольно приходила на ум. И тогда, как теперь, моросил дождь, и хмурилось печальное петербургское небо. И тогда стояли шеренгами войска, шли депутации с подношениями, пестрела необозримая толпа народа, и гремела музыка. Но тогда было торжество радости, теперь же торжество печали!
Задолго до прибытия поезда, весь Николаевский вокзал, вся Знаменская площадь и прилегающие улицы были наполнены народом. На вокзале ожидали высокопоставленные лица и депутации с венками, на улицах же простая публика, среди которой было немало серого народа, и виднелись изувеченные воины с георгием на груди. В 10 часов подошёл поезд, и из вагона вынесли огромный чёрный ящик с крестом на верхней крышке. Гроб поставили на лафет, положили на него часть венков, остальные венки поместили на десяти белых колесницах, и печальная процессия двинулась в путь к Александро-Невской лавре под стройные звуки «Коль славен». За гробом шла вдова покойного Р. И. Кондратенко, сын его, мальчик 9 лет, дочери-девочки, брат его, полковник Кондратенко, и остальные родные.
Процессия с депутациями, порт-артурцами – сослуживцами покойного, и огромною толпою остальных провожающих растянулась на целую версту и двигалась между живыми шпалерами народа. Когда она достигла лавры, лафет с гробом проехал в обитель, к церкви св. Духа.
Здесь в последний раз отпели незабвенного Р. И. Кондратенко. Трогательное и глубоко печальное было это богослужение! В последний раз над гробом почившего вождя прозвучало похоронное пение и раздались ...

 Отправлено: 01.08.07 10:34. Заголовок: Re:

... слова тех грустных молитв, которые звучат над отходящим в землю прахом. Останки героя, наконец, предавались земле после почти годичного странствования по далёким землям и необозримому океану…
Затем наступил и момент похорон. Вдали, среди могил, на кладбище лавры замелькали группы военных. Послышалось погребальное пение. Несколько рослых унтер-офицеров с трудом пронесли к могиле пятидесятипудовый чёрный ящик, в котором был помещён свинцовый гроб с останками покойного.
Гроб медленно опустили в могилу. Где-то уныло прозвучал рожок – сигнал к стрельбе, - и немедленно грянули орудийные и ружейные залпы, последнее военное «прости» военному герою.
Над могилой поставили палатку для венков (венков было около двухсот), затем поставили простой белый крест с надписью: «Начальник 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, генерал-лейтенант Роман Исидорович Кондратенко. Родился 30 сентября 1857 года. Убит при обороне Порт-Артура 2 декабря 1904 года».
Теперь, когда грустная эпопея порт-артурской осады уже отошла в область истории, и мы знаем всех её действующих лиц, когда рассказы очевидцев обрисовали ту огромную роль, которую Р. И. Кондратенко играл в деле порт-артурской обороны, становится ясным, то Р. И. Кондратенко был «душою обороны». Умер он – умер и дух, оживлявший защитников Порт-Артура, и крепость, если можно так выразиться, духовно пала. А вслед за тем настало её падение и фактическое.
Пока Р. И. Кондратенко был жив, пока он, не зная отдыха, засыпая во время своего обеда от усталости (как свидетельствуют очевидцы), навещал крепостные укрепления и подбодрял гарнизон – тогда дух не был ещё потерян. А когда 2 декабря 1904 года по фортам и блиндажам разнеслась роковая весть о его гибели, с этого момента всё было потеряно.
Скромный, деликатный, чрезвычайно трудолюбивый, Р. И. Кондратенко не умел и не желал выдаваться и рекламировать себя в обычное время. Но когда настала война, когда наступила крайняя необходимость в его талантах и знаниях, он спокойно выступил на широкую арену и без всяких громких заявлений и фраз заставил верить в силу своих знаний и заставил признать себя авторитетом.
Он создал укрепления Порт-Артура и с чрезвычайным умением и выдержкой руководил его обороной.
Но и тогда скромность, присущая его натуре, заставляла его замыкаться в свои обязанности и не выделяться на том грозном, покрытом кровью и дымом фоне, который выделил так много бездарных и тщеславных фигур. О Кондратенко мы знали очень мало до самого последнего часа Порт-Артура. О Кондратенко не кричали, не прославляли его на всех перекрёстках. Долгое время его знали и свято чтили чистый нравственный облик его лишь одни порт-артурские страстотерпцы.
Кондратенко был истинно русский герой. Обыкновенно в России истинные военные герои не любят декоративности и имеют скромный, незаметный вид, и только дела их свидетельствуют об их героизме. Некоторые подвиги Кондратенко мы уже знаем и теперь: но о большинстве других узнаем только позже, когда история раскроет перед нами всю необычайную, ужасную, ни с чем не сравнимую по тягости порт-артурскую эпопею.
И, вот, за героизм, за чистый нравственный облик, горевший, как огонь маяка, среди ужасов военного времени, за святость и муку страдальческого подвига мы и воздаём теперь от лица всей России великий почёт славному имени Романа Исидоровича Кондратенко.

 Отправлено: 01.08.07 10:37. Заголовок: Re:

«Нива» №42 (22 октября 1905 года).
Тексты: Испорченная натура. Повесть кн. М. В. Волконской (Продолжение). – К портрету А. Ф. Маркса. Стих. Б. Никонова. – Маленький луч света. Очерк кн. М. В. Волконской. - К портрету А. Ф. Маркса. Стих. Г. Аркатова. – Доброе старое время. – «Здесь бой кипел». – Т. Н. Грановский. – Учреждение Государственной Думы (Окончание). – Пожертвования. – Объявления.
Фотографии: Юбилейная выставка в память 50-летия Севастопольской обороны. Вид здания выставки в саду Народного дома Императора Николая II, в Санкт-Петербурге. – Студенты на войне: Студент восточного института Н. В. Жижин, драгоман штаба 3 армии; Адъютант штаба 3 армии ротмистр Н. Н. Ладак; Студент восточного института А. Н. Петров, драгоман штаба 3 армии, георгиевский кавалер. – В авангарде 3 сибирского армейского корпуса, во время наступления японцев. Охотники 22-го Восточно-Сибирского полка стреляют по неприятельскому посту. – Развлечение нижних чинов на войне. Стрелок Станис, бывший артист театра «Соловцов» в Киеве, декламирует малороссийские стихотворения. - Развлечение нижних чинов на войне. Старший унтер-офицер 22-го Восточно-Сибирского стрелкового полка …(утеряно)…гольц, бывший до призыва атлетом в цирке, развлекает гимнастическими упражнениями своих товарищей-одноротцев. Во время войны он был ранен: раз – тяжело девятью пулями, …(утеряно)…пулями. – Первые выборные ректоры нашей высшей школы: Профессор М. Курлов, ректор Томского университета; Профессор В. А. Фаусек, директор Высших женских курсов в Петербурге; Профессор князь А. Г. Гагарин, директор политехнического института в Петербурге; …(утеряно)…сович, директор лесного…(утеряно)…в Петербурге; Профессор А. Е. Лагорио, директор варшавского политехнического института; Профессор В. Я. Косяков, директор института гражданских инженеров в Петербурге. – Могила князя С. Н. Трубецкого на кладбище Донского монастыря в Москве. – К 50-летию Севастопольской обороны. Его Императорское Высочество Великий Князь Александр Михайлович среди севастопольских ветеранов.

 Отправлено: 02.08.07 11:17. Заголовок: Re:

«Нива» №43 (29 октября 1905 года).
Тексты: Испорченная натура. Повесть кн. М. В. Волконской (Продолжение). – Высочайший манифест. – Преображение. Поэма в прозе Волкович-Вель. – Заявление. – Объявление о подписке. – «Порок». – «Дочь короля Ис». – Народный университет. – Объявления.
Фотографии: М. Е. Салтыков-Щедрин. Последний портрет, снятый незадолго до кончины. – Генерал А. Л. Шанявский, пожертвовавший городу Москве свой дом для устройства в нём народного университета. – Дом на Арбате, в Москве, пожертвованный городу генералом А. Л. Шанявским для устройства в нём народного университета. – Воины: Бывший народный учитель, вольноопределяющегося 11-го Псковского пехотного полка Г. М. Катагощин, награждённый орденом св. Георгия 4 ст. за смелую разведку при взятии деревни Тадусампу. – Студент-медик V курса Томского университета П. М. Прудентов, убитый в северной Корее, близ села Хонгуоно. – Священник 9-го Тобольского сибирского пехотного полка П. И. Кузнецов, находящийся на излечении в Царскосельском лазарете Государыни Императрицы Александры Фёдоровны и награждённый наперстным крестом на георгиевской ленте. – Полковой священник 18-го восточно-сибирского стрелкового полка Г. Барнабов, находящийся на театре военных действий с начала компании и награждённый боевыми орденами св. Анны 3-й и 2-й ст. с мечами. – Вольноопределяющийся 1-го Сунженского генерала Слепцова полка И. Слезов, убитый при штурме укрепления японской позиции 18 июня с.г. – Фельдфебель 58-го Прагского пехотного полка В. М. Димитращенко; за боевые отличия награждён орденом св. Георгия 4 ст. и произведён в зауряд-прапорщики. – Добровольная сестра милосердия Е. Х. Бирюлькина, жена штабс-ротмистра, состояла при Порт-Артурском сводном госпитале сестрой; выдержала всю осаду Порт-Артура. – Сестра милосердия Л. С. Черткова, контужена в шею при отступлении от Мукдена.

 Отправлено: 02.08.07 11:18. Заголовок: Re:

"Нива" вся... "Нива" вся... "Нива" кончилася...
Спасибо читавшим за внимание.

 Отправлено: 22.08.07 22:25. Заголовок: Re:

s.reily пишет:

цитата:

Подпоручик 97-го Лифляндского пехотного полка Ф. А. Де-Витт, скончался от ран, полученных в бою под Мукденом.

S.reily, можно ли получить скан этого фото из "Нивы" № 38? Был бы признателен.
moroz-59@mail.ru