Форум "Русско-японская война 1904-1905 гг."

Здравия желаю!
Должен признаться, что тогда память меня подвела: в статье деда шла речь не о корабле Доброфлота «Полтава», а о броненосце. Выяснил это при повторном просмотре газеты. И поскольку статья показалась любопытной - распечатал. Быть может, и Вам покажется интересной: похоже, она о зарождении идеи «шефства» над флотом в России:

Сигма. Две Полтавы (Маленький фельетон) / СПб., Новое Время, 30 мая 1896, № 7274, с.2.

«В понедельник, 27-го мая, мне удалось быть на редком, симпатичном торжестве, носившем интимный характер, но заслуживающем общего внимания. Да простят мне участники этого скромного торжества, если я расскажу о нем читателям: оно навело меня на мысли, которыми я хочу поделиться.
Два года тому назад был заложен здесь, в Новом Адмиралтействе, огромный эскадренный броненосец «Полтава» (чуть ли не 489 фут. длины и 11,000 тонн), приписанный к 7-му флотскому экипажу. Имя этого броненосца было выбрано очень удачно. Полтава закончила то, что начали галеры и корабли «красного флага капитана Петра Михайлова». Полтава превратила шведское Варяжское море в русское, а московское царство в Российскую империю. Жители города Полтавы обрадовались новому броненосцу. Они сохранили очень живо память о Петре, который прославил их город, который молился в их церкви перед битвой, который отдыхал после нее тут – вблизи их предков. И вот дворянство и духовенство Полтавы благословили новорожденное судно образом и складнем. От двух первых полтавских сословий не отстало и третье. Городское общество надумало поднести в кают-компанию броненосца серебряную братину, чтобы офицеры пили из нее и вспоминали о победе, которая сделала Россию одной из великих держав. Государь Император разрешил сделать это подношение. И вот 27-го мая депутация от города Полтавы, состоящая из городского головы В.П. Трегубова и М.А. Яковлева, поднесла эту братину командиру, офицерам и команде строящегося броненосца здесь, в кают-компании 7-го флотского экипажа.
При звуках музыки, четыре матроса внесли в зал огромный ящик, в котором была заключена братина. Когда его открыли, мы убедились, что жители Полтавы отличаются не только историческими традициями, но и большим художественным вкусом. Они сделали из серебра точную копию памятника Петру Первому, воздвигнутого 27-го июня 1849 года на том месте, где, как говорит надпись: «Петр I покоился после подвигов своих 27-го июня 1709 года». На мраморном постаменте стоит серебряная четырехугольная колонна, аршина полтора вышиной, украшенная барельефом отдыхающего льва и двуглавым орлом и увенчанная щитом, мечом и шлемом. Памятник окружен серебряной решеткой, с восемью столбами в виде врытых в землю пушек. Воинскому памятнику придано мирное назначение. Верх памятника снимается, средняя его часть вынимается из фундамента и образует четырехугольное ведро, в которое входит не малое количество вина. Пушки ограды превращаются в серебряные стаканы. Братина сделана полтавским мастером, который раньше работал в мастерской Овчинникова. Мастер этот, имя которого я, к сожалению, не запомнил, старался сделать такую точную копию с памятника, что работал с помощью увеличительного стекла и был однажды стащен полицией с памятника, куда он забрался, чтобы изучить и измерить все подробности.
В адресе, чтением которого сопровождалась передача братины, полтавские горожане выражали уверенность, что броненосец будет высоко держать свое русское знамя в далеких морях. Командир «Полтавы» В. Р. фон-Берг отвечал, что братина послужит звеном, связывающим отныне город Полтаву с одноименным ему броненосцем и показал гостям картину, изображающую броненосец в его будущем виде на кронштадтском рейде, написанную лейтен. И. П. Богословским, флаг-офицером броненосца, для поднесения городу Полтаве.
Самый броненосец, в неоконченном виде, стоит в Новом Адмиралтействе, куда депутация была приглашена хозяевами. Мы поднимались на рубку и спускались в жилую палубу огромного стального ящика, поразительного по своим размерам и по цели своего устройства.
В этом стальном доме, построенном не для людей, а для пушек и еще не отделанном, как-то жутко непривычному человеку. Колоссальные башни для пушек, в адмиральской каюте – пушки, на спар-деке – пушки, мины, скорострельные орудия. Артиллерийский офицер А. А. Баженов обещает стрелять на сорок верст из двенадцатидюймового чудовища и с любовью говорит, как легко будет его заряжать. Старший офицер А. П. Андреев показывает необыкновенно удачные механизмы. Строитель броненосца, теперь строитель «Осляби», А. Е. Леонтьев, хвалит корпус и стальные переборки. «Жизненные части судна помещаются в стальном ящике, стенки которого в четыре дюйма толщины», - говорит он с гордостью. Механик А. А. Лукьянов рассказывает, что англичане поставили такую машину, которая даст 16 узлов ходу. А темные железные, еще некрашеные, стены чудовища внушают какое-то странное ощущение. Точно пещера, в которой живут огнедышащие змеи. Здесь человек – раб пушек и он построил для них пловучий дворец. Все удобства для пушек, все тягости для людей. Это не то, что прежние стройные парусные суда. Те были изящные, тонкие, породистые, чистоплотные баре, эти – тяжелые, сильные, мускулистые чернорабочие, с огромными грязными кулачищами и потными лицами, от которых пышет жаром.
В темной стальной кают-компании, где будет стоять братина, командир провозгласил тосты за Государя, Государыню, генерал-адмирала и присутствующие спрыснули шампанским связь между городскими и броненосными полтавцами. Было что-то торжественное в этой сцене. У вестового, который наливал бокалы, дрожала рука, у меня проходила дрожь по спине. А как-то придется им плавать на этой громаде…
После осмотра броненосца радушные хозяева угощали нас завтраком в кают-компании экипажа, и серебряная братина, которая гордо красовалась на середине стола, была наполнена благородным напитком. Говорили речи о связи моряков с обществом, о памяти Петра, о значении русского флота, и огромное серебряное ведро ходило в круговую среди присутствующих. Провозглашали тосты за всех, между прочим, за русскую печать, которую любят образованные моряки. Было высказано много теплых пожеланий, надежд, восторгов. В этих энергичных, сильных духом людях так много жизни, здоровья, веры в будущее, что невольно чувствуешь себя бодрым и сильным в их среде. Морские полтавцы звали сухопутных к себе на корабль, сухопутные морских к себе в садочки на берегах Ворсклы. И не хотелось расставаться с этими славными людьми, сближение которых навело меня на разные мысли.
Наши моряки несомненно один из самых образованных и развитых элементов в русском войске и они служат при самых тяжелых условиях, рискуя жизнью в мирное время не многим меньше, чем в военное. Вспомним историю «Русалки», «Виктории» и многих других судов, похоронивших сотни матросов и офицеров в мирное время, когда в сухопутных войсках один или два умирали на маневрах или убиты были при взрывах патронных заводов и пушек. При постоянном риске, при постоянных плаваньях вдали от родины, у моряков являются другие потребности, чем у сухопутных офицеров.
У моряков нет полковых дам, нет городских балов, нет города, который бы любил тот или другой экипаж, как любят тот или другой полк, о котором говорят в провинции «наш полк», который встречают с хлебом и иконой, а мальчишки и барышни с радостными криками. Правда, Кронштадт, Севастополь, Николаев, Владивосток, предоставлены русским морякам, любят их и живут с ними близкою жизнию, но в этих городах нет никого, кроме моряков, там они не желанные гости, а постоянные жители и хозяева. Наша береговая линия так мала сравнительно с сухопутными границами, что моряков знают немногие, с ними встречаются редкие из жителей Средней России, и моряки чувствуют какую-то оторванность от таинственной, мощной, здоровой середины русского царства.
Кроме этих причин, разъединению русских моряков и русского общества способствовали причины особенные. Между ними нельзя не отметить ходячее мнение, что ценз уничтожил прежние доблести русского флота и превратил опытных и энергичных морских волков в цензующих карьеристов. Большинство из нас, сухопутных людей, знают флот по рассказам знакомых, по большей части отставных моряков, и по талантливым очеркам К. К. Станюковича. Но отставные моряки естественно находят дурным то, что свершается во флоте теперь, когда они больше не принимают в нем активного участия. Я люблю талантливые портреты и художественные картины К. К. Станюковича: его «Грозного Адмирала», его угрюмых штурманов, отчаянных капитанов и влюбчивых мичманов, но пристрастие талантливого автора к прежнему флоту объясняется тем, что он служил в этом прежнем флоте, а нынешний флот представляется ему чем-то новым, странным и непонятным. К тому же все кажется лучшим вдали и, рисуя прошлое яркими симпатичными красками, мы берем эти краски с яркой палитры нашей свежей, доверчивой, светлой юности. Прошлое светло потому, что мы сами светлее в прошлом, чем в настоящем.
Правда, само морское начальство невольно способствовало ослаблению старых севастопольских связей между обществом и флотом. Вводя большую реформу, о достоинствах и недостатках которой я не могу судить, оно встретило в обществе упорную борьбу и защищало свои взгляды с несколько напрасной, может быть, страстностью. Теперь боевой период прошел, под действием ценза сложился новый флот и нам надо считаться с особенностями этого нового флота. Я думаю, что многие из этих особенностей, несимпатичных старым морякам и их талантливому истолкователю в литературе К. К. Станюковичу, обязаны своим существованием не только цензу, сколько коренным изменениям в морской жизни, морской технике и морской войне. Офицеры поэтических клиперов с красивыми линиями и стройным рангоутом, шедшие открывать новые страны и вписывать свои имена на новые географические карты, должны иметь мало общего с специалистами минерами, артиллеристами, механиками, электро-техниками современных стальных крейсеров и броненосцев. Прежде военный корабль был отрядом пехоты, скажу даже эскадроном морских рыцарей, теперь он артиллерийская батарея, построенная по всем правилам современной науки с ее сложными механизмами. Только старший офицер и командир остались синтетиками в этой сложной машине, которая требует столько специальных знаний, столько разнообразных аналитиков. Только эти старшие офицеры должны охватывать все стороны новой судовой жизни, только они могут быть истолкователями души современного корабля.
Как бы ни было, а современная морская жизнь сложилась в особые формы и она ждет своего Гончарова и своего Станюковича, которые бы познакомили русское общество с жизнью современного «цензующего» флота с его возможными недостатками и с его несомненными светлыми сторонами и добродетелями.
Но пока у современного русского флота нет ни Гончарова, ни Станюковича, которые представили бы его русскому читающему и мыслящему обществу, русское общество может само сделать первый шаг к сближению с русским флотом. Стоит ему последовать примру полтавских дворян, духовенства и горожан. Ведь к матросам приходят земляки, пусть приходят земляки к офицерам, пусть найдутся земляки самого корабля. Правда, жителей Полтавы сроднила с офицерами броненосца общность имени, но можно найти и другие основания к братанью земли с кораблем. Адмирал Синявин происходил, кажется, из тамбовских дворян. Отчего бы тамбовцам не сблизиться с кораблем, который носит громкое имя одного из их славных земляков? Для этого не надо подносить драгоценные складни и великолепные братины. Морякам дороги не эти внешние выражения симпатий, а чувство связи с тем или иным куском Русской земли. Ведь в Тамбове наверное есть свой полк, с которым сроднился город, отчего же Тамбову не иметь своего корабля, судьба которого интересовала бы особенно Тамбовцев.
В газетах в Новый год и на Пасху видишь бездну телеграмм со всех концов света, в которых русские моряки поздравляют с праздником своих родных и знакомых. Я хотел бы знать, много ли получают наши моряки ответных телеграмм из России от их родных и знакомых. Родные еще может-быть и отвечают, а знакомые – вряд ли. А, между тем, как должно быть приятно получить такую телеграмму из России где нибудь в далеких морях. Русские суда – это куски России, являющиеся в далеких краях образчиками нашего народа. Русская газета или известия из России в Австралии будет только слабой фотографией нашей действительности, а русский матрос для австралийца есть живой образчик русского человека, русской души. Народы сближаются не по фотографиям и газетам, а по живому общению. Вот почему моряки и являются первыми, может-быть, безсознательными деятелями международного сближения, взаимного понимания, а поэтому и международного мира.
Мне хотелось бы, чтобы эти представители русского народа и русского имени за границей не были такими заброшенными, такими безразличными для русского общества, какими они являются теперь.
Мне хотелось бы, чтобы русские города и области последовали доброму примеру жителей Полтавы.
Сигма.»

Потом были и другие статьи «штатского» «Сигмы», посвященные флоту…
С уважением, БДС.

Форум » Причины и предпосылки » Транспорт Добровольного Флота «Полтава»
	перенос



© 2002-2006, Форумы ВМИ